Кровь вытекла из его рта, и он умер.
Купцы сбились в кучу - их было всего трое - и озирались по сторонам, не зная, откуда ждать погибели. Охранники вступили в бой.
Несмотря на свой диковатый вид, святые братья были отменными бойцами, в чем могли убедиться несчастные солдаты. Захваченные врасплох, окруженные со всех сторон, купеческие охранники оборонялись, как могли, и еще двое из них погибли. Последние двое, оглушенные, истекающие кровью, были брошены на землю лицом вниз.
Ремедий проснулся, сел. Сражение разыгрывалось в четверти мили от лагеря путешественников, но знакомый звук - лязг мечей, одинокий хлопок выстрела - заставил его подскочить. Взяв аркебузу, Ремедий осторожно пошел вперед, на звук.
Успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как подрагивают ноги повешенных купцов - те еще не умерли, плясали в петле. Под виселицей на коленях стоял Варфоломей и заливаясь слезами молился за души этих нераскаявшихся грешников, то и дело охлестывая себя тяжелыми цепями. Кровь проступила на его плечах и груди.
В траве ничком лежали два израненных человека. Витвемахер стоял над ними, широко расставив ноги и держа пику наготове. Если хоть один шевельнется, вонзит в затылок.
Ремедий подошел поближе, встал на колени рядом с Варфоломеем и пробормотал молитву. Тем временем умирающие затихли - отмучились. В чаще хрустели ветками отпущенные на свободу лошади.
Один из пленных, маленького роста, щуплый, глухо сказал в землю:
-Дай хоть голову поднять, пиздюк.
Витвемахер слегка коснулся его шеи холодной острой пикой. Пленник выругался и затих.
Все терпеливо ждали, пока Варфоломей закончит молиться. Наконец наместник поднялся на ноги, отер слезы с лица и обратился к своим соратникам:
-Поднимите пленных.
Двое уцелевших солдат были грубо поставлены на ноги. Один из них обвис на руках Верекундия - тяжело был ранен. Ремедий приоткрыл рот, глядя на пленного во все глаза. А тот - лицо хитрое, как у маленького хищника, востренький носик, шустрые глазки - сказал хрипло:
-Сукин ты сын, Гааз…
Это был Шальк.
Варфоломей бегло оглядел его, оценил тяжесть ранений и распорядился:
-Добить.
-Нет, - поспешно встрял Гааз.
Наместник Варфоломей уставился на него широко раскрытыми глазами. Так и рвалось из них на волю безумие.
-Оставь его жить, - повторил Ремедий.
-Он защищал нечистое дело, - гневно произнес Варфоломей. Каждое слово отчеканил, словно монету, и швырнул в лицо Ремедию, динарий за динарием.
-Он покается, - упрямо сказал Ремедий.
-Он все равно умрет, - вмешался Витвемахер, стараясь говорить примирительным тоном. - Слишком тяжело ранен.
-Пусть умрет своей смертью, - совсем тихо сказал Ремедий.
-Ты что, его знаешь?
Ремедий кивнул.
-Он обыгрывал меня в карты… То есть, я хочу сказать, он мой старый товарищ и отменный пушкарь.
Варфоломей продолжал сверлить Ремедия глазами.
-А второй? Он тоже тебе знаком?
Ремедий повернулся ко второму пленнику. Тот поднялся на ноги сам, без посторонней помощи, прислонился к дереву - стоял, откинув голову, улыбался. Глядел не на Ремедия, а на встающее солнце. Могучий человечина, бородища лопатой.
Ремедий побелел и еле вымолвил:
-Надеюсь, что нет.
Могучий человечина, бородища лопатой.
Ремедий побелел и еле вымолвил:
-Надеюсь, что нет.
Но он знал этого человека. Он сам закапывал его в землю.
Мартин, Doppelsoldner, дружок стервозной Эркенбальды. Тот, что умер от ран в нескольких милях от Айзенбаха ровно семь лет тому назад.
-Может быть, просто похож? - спросила вечером Клотильда, с которой Ремедий поделился своим открытием.
Но он покачал головой.
-Нет, я не ошибаюсь. Разве ты не чувствуешь?
Клотильда замерла, приоткрыв рот, прислушалась. Потом покачала головой.
-Не-а. Ничего такого не чувствую…
Шепотом Ремедий спросил ее:
-Клотильда… КУДА МЫ ИДЕМ?
-Балатро знает дорогу, - беспечно отозвалась она.
-Дура! С «Несчастья» ходи, с «Несчастья»! У него «Ладья», потопи его, блядь…
-На тебе «Сдержанность». Жри. Задавись.
-Мало.
-Чего мало?
-«Сдержанности» мало. Мой грех старше твоей добродетели.
-Тогда… «Воздыхание о вечном».
-Отбито, - с сожалением сказала Клотильда.
Ремедий придвинулся к ней ближе, осторожно запустил руку ей за шиворот.
-«Непотребство», - сказал он, выкладывая карту девушке на колени.
Клотильда покусала губку.
-На твое «Непотребство» - «Диана».
-Мухлюешь, - крикнул Шальк, пристально наблюдавший за игрой.
Шалька притащили в лагерь, как куль с мукой, повалили на телегу. Увидев пушкаря - того отделали на славу - Клотильда вскочила, засуетилась. И хоть невиден собой Шальк, а едва очухавшись, принялся ладно молоть языком, чем и проник в чувствительную душу девушки.
На помощь себе Клотильда призвала Иеронимуса, угадав в нем человека знающего. При виде Мракобеса Шальк громко застонал и отвернулся.
-Это мне чудится? - осведомился он.
Иеронимус потрогал пульс у него на шее.
-Не чудится, - сказал он наконец.
Шальк не стесняясь выругался.
-Могу тебя порадовать, - продолжал Иеронимус как ни в чем не бывало.
-Твой друг Бальтазар Фихтеле тоже здесь.
Шальк подскочил, но Иеронимус заставил его лежать смирно.
-Я позову его.
И ушел.
Теперь Шальк лежит в телеге, забинтованный до самых глаз, смотрит, как Клотильда дурит голову Ремедию Гаазу. Парню скоро тридцать, а все такой же дурак.
Не выдержав, Шальк заорал:
-«Диана» младше «Непотребства»! Ну и теленок же ты, Ремедий…
Ремедий покраснел, смешал карты в руке. Невпопад спросил:
-Клотильда… А чем крыть «Любовь Земную»?
-«Любовью Небесной», конечно.
-А почему Любовь Земная - грех?
-Поменьше рассуждай, монашек, - сказала Клотильда. - Сильная карта, так что жаловаться?
-Не на что, - отозвался Ремедий и влепил ей поцелуй.