– Хорошо, мальчики, – сказал он им, когда они собрались тесным кругом. – Теперь выньте мечи и убейте всех, кто еще дышит. А потом подойдите ко мне.
– А эбуроны вернутся? – спросил семнадцатилетний солдат.
– На рассвете, парень, но они не найдут здесь живых, чтобы сжечь их в своих клетках. Убейте раненых и возвращайтесь. Если найдете кого-нибудь из обозников и рабов, предложите им выбор: уйти и попытаться пробиться к ремам или остаться и умереть.
Солдаты ушли выполнять приказ, а Горгона поднял штандарт с орлом и огляделся. Глаза его привыкли к темноте. Ага, вот подходящее место! Он выдолбил мечом канавку в мягкой, пропитанной кровью земле и схоронил в ней орла, после чего стал наваливать на эту «могилу» трупы убитых римлян, пока она не скрылась под грудой мертвых тел. Потом сел на камень и стал ждать.
Приблизительно в полночь последние солдаты тринадцатого легиона убили себя, чтобы не быть сожженными заживо в плетеных клетках эбуронов.
Остались в живых только несколько нестроевых солдат и рабов. Они взяли мечи и щиты у мертвых легионеров, чтобы попробовать прорубиться сквозь стену врагов. Но эбуроны рассту-пились перед ними с презрительным равнодушием, и потому Цезарь узнал о судьбе тринадцато-го легиона уже к вечеру нового дня.
– Требоний, присмотри тут за всем, – сказал он, облачившись в простую стальную кольчу-гу и генеральский плащ.
– Цезарь, тебе нельзя ехать без должной охраны! – воскликнул Требоний. – Возьми весь легион, а я призову сюда Марка Красса с его восьмым для защиты Самаробривы.
– Амбиориг уже ушел, – уверенно возразил Цезарь. – Он знает, что мы захотим отомстить, и попусту рисковать не намерен. Я послал гонцов к Доригу, вождю ремов. У меня будет охрана!
Так и вышло. У реки Сабис его ждал Дориг и десять тысяч кавалеристов. С Цезарем был эскадрон эдуйских всадников и один из его новой «поросли» легатов, Публий Сульпиций Руф. Поднявшись на холм и увидев внизу многочисленную кавалерию ремов, он ахнул.
– Юпитер, какое зрелище!
Цезарь усмехнулся.
– Хорошо смотрятся, а?
На ремах были накидки в ярко-голубую и темно-малиновую клетку с вплетенной тонкой желтой нитью. Такого же цвета были и их штаны, а рубашки – темно-малиновые.
Конники восседали на рослых, укрытых голубыми попонами лошадях.
– Я и не знал, что у галлов такие красивые скакуны.
– Это не галльские лошади, – объяснил Цезарь. – Ремы уже давно занимаются разведением италийских и испанских лошадей. Вот почему они приветствуют нас с таким ликованием. Им приходится трудно, за их табунами охотятся все соседние племена, особенно треверы. Ремы, ко-нечно, от них отбиваются, запирая породистых жеребцов в крепостях, но все равно приход Рима в Галлию стал для них подарком богов. Таким образом, мы имеем отличную кавалерию, а я в знак благодарности ремам послал к треверам Лабиена, чтобы тот нагнал на них страху.
Сульпиций Руф поежился. Он понимал подоплеку последнего замечания, ибо репутация Лабиена была известна в Риме.
– А что не так с галльскими лошадьми?
– Они низкорослые, вроде пони. Малопригодны для таких великанов, как белги.
Дориг, тепло приветствуя Цезаря, поднялся на холм на кругломордой, длинногривой ко-быле.
– Где Амбиориг? – очень спокойно спросил Цезарь, ничем не выдавая своей скорби.
– Поблизости его нет. Я привел рабов, чтобы сжечь и похоронить павших.
– Молодец.
На ночь они стали лагерем, а утром продолжили путь.
Амбиориг забрал своих мертвецов. В ущелье лежали лишь тела римлян. Спешившись, Це-зарь жестом велел ремам и своему эскадрону оставаться на месте, а сам с Сульпицием Руфом прошел вперед. По его лицу текли слезы.
Первым они увидели обезглавленное тело в доспехах легата.
Первым они увидели обезглавленное тело в доспехах легата. Оно явно принадлежало Са-бину, ибо Котта был намного крупней.
– У Амбиорига теперь есть чем украсить дверь, – сказал Цезарь. Он, казалось, не замечал своих слез. – Нам тут, впрочем, радости мало.
Почти у всех убитых были отрезаны головы. Эбуроны, как и многие другие галльские пле-мена, имели обыкновение вывешивать эти жуткие доказательства воинской доблести у входа в свои жилища.
– Торговцы хорошо заработают на кедровой смоле, – продолжил Цезарь.
– На кедровой смоле? – переспросил Руф, стараясь спокойно поддерживать разговор, хотя тоже плакал.
– Для обработки трофеев. Чем больше голов у двери галла, тем выше его воинский статус. Простые воины оставляют головы гнить до полного разложения плоти, но знать применяет смо-лу. Мы узнаем Сабина, когда увидим.
Вид мертвецов на поле брани не был в новинку для Сульпиция Руфа, но в своих первых сражениях он участвовал на востоке, где все выглядело по-иному. Цивилизованно, как он только что понял. Он прибыл в Галлию всего за два дня до этого путешествия в смерть.
– А ведь их не зарезали, как беспомощных женщин, – сказал Цезарь. – Они отчаянно со-противлялись.
Внезапно он остановился.
Остановился у того места, где юные римляне закололи себя. Головорезы не тронули само-убийц, очевидно из суеверного страха. Умереть в бою – это одно. Но убить себя после боя, во мраке ночи, – это ужасно.
– Горгона! – воскликнул Цезарь и разрыдался.
Он стоял на коленях возле убитого ветерана, обнимал недвижное тело, прижимался щекой к седым безжизненным волосам. Это не имело ничего общего со смертью его матери и дочери. Генерал оплакивал своих солдат.
Сульпиций Руф прошел дальше, пораженный молодостью поверженных храбрецов. Мно-гие из них еще даже ни разу не брились. О, сколько скорби! Его взгляд перебегал с лица на лицо, надеясь отыскать хоть какой-нибудь признак жизни. И он нашелся в глазах пожилого центуриона, руки которого судорожно сжимали рукоять погруженного в его тело меча.
– Цезарь! – крикнул Руф. – Цезарь, здесь есть живой!
И центурион успел рассказать им, что приключилось с тринадцатым легионом, прежде чем отойти в иной мир.
Слезы все текли. Цезарь встал и огляделся.
– Нет серебряного орла, но он должен быть здесь. Знаменосец, умирая, отбросил его в гущу защищавшихся.
– Наверное, его подобрали эбуроны, – предположил Сульпиций Руф. – Они все здесь пере-вернули. И не тронули только тех, кто покончил с собой.
– Горгона знал, что их не тронут. Искать нужно здесь.
Растащив груду тел, они нашли штандарт тринадцатого легиона.
– За всю мою долгую военную бытность, Руф, я никогда не сталкивался со случаями уни-чтожения целого легиона, – сказал Цезарь, когда они возвращались к выходу из ущелья. – Я по-нимал, что Сабин – дурак, но не знал, что настолько. Он хорошо справился с Виридовигом и венеллами, и я счел, что могу на него положиться. А вот Котта, напротив, вел себя достойно.
– Ты не можешь учесть все, – осторожно сказал Сульпиций Руф, не совсем понимая, как правильно реагировать.
– Да, не могу. Я имею в виду не Сабина, а Амбиорига. Белги обрели сильного лидера, ко-торый должен был меня уязвить, чтобы показать остальным племенам, что он способен возгла-вить их. Как раз сейчас он принюхивается к треверам.
– А не к нервиям?
– Они не воюют верхом, что необычно для белгов, а Амбиориг – прирожденный командир конницы. Нет, ему нужны треверы. Кстати, как ты держишься на коне?
Сульпиций Руф смутился.
– Не так хорошо, как ты, Цезарь, но сносно.
– Прекрасно. У меня будет к тебе поручение. Сам я сейчас должен остаться здесь, чтобы провести обряд погребения.