.. Ах, счастливый Рамсес, тебя ещеждутбольшиесюрпризы!..Ибо,
когда придет срок и заимодавцы начнут навещать тебя якобы длятого,чтоб
засвидетельствовать свое почтение, ты будешь похож на оленя, преследуемого
собаками, или на египетскую девушку,которая,зачерпнувводуизреки,
увидела вдруг мозолистую спину крокодила...
- Все это очень забавно, - остановил его, смеясь, Рамсес, -однаконе
приносит ни единой драхмы...
- Можешь не кончать, - перебил его Тутмос. - Янемедленноотправляюсь
за финикийским банкиром Дагоном, и нынче же вечером, если даже он еще и не
даст тебе денег, ты успокоишься.
Тутмос выбежализдворца,селвнебольшиеносилкии,окруженный
прислужниками и компанией таких же, как и он, ветрогонов, скрылся в аллеях
парка.
Перед закатом солнцакдомунаследникаподъехалфиникиянинДагон,
известнейший в Мемфисе банкир. Это был еще крепкий человек, желтый, сухой,
но хорошо сложенный. На нем был голубой хитон и поверх него белаянакидка
из тонкой ткани. Рядом спарикамиегипетскихфрантовиихфальшивыми
бородками его длинныеволосы,перехваченныезолотымобручем,ипышно
разросшаяся борода производили внушительное впечатление.
Покои наследника кишели аристократической молодежью.Одникупалисьи
умащали себя благовониями, другие игралившашкиишахматы,третьив
компании нескольких танцовщиц пили вино под сенью шатра на террасе.
Наследник не пил, не играл, не разговаривал с женщинами, а ходилвдоль
террасы, с нетерпением поджидая финикиянина. Завидев в аллее егоносилки,
подвешенные к двум ослам, царевич сошел вниз, где была свободнаякомната.
Через минуту в дверях появилсяДагон.Онсталупороганаколении
воскликнул:
- Привет тебе, новое солнце Египта!.. Да живешь ты вечно и да достигнет
слава твоя самых далеких берегов, куда только доходят финикийские суда...
По приказанию царевича он встал и заговорил, оживленно жестикулируя:
- Когда благородный Тутмос вышел из носилок перед моей хижиной (мой дом
- это хижина по сравнению с твоим дворцом, наследник), лицо его так сияло,
что я сразу же крикнул жене: "Фамарь, благородный Тутмоспришелнеради
себя, а ради кого-то, кто вышеего-настолько,насколькоЛиванвыше
приморских песков..." Жена спросила: "Откуда ты знаешь, господин мой,что
благороднейший Тутмос явился не ради себя?" - "Потому что он не мог прийти
с деньгами, ибо у него их нет, и пришел не за деньгами, потому что уменя
их нет..." Тут мы оба поклонились благородному Тутмосу. Когда же он сказал
нам, что это ты, достойнейший господин, хочешьполучитьотсвоегораба
пятнадцать талантов, я спросил жену: "Фамарь, разве плохоподсказаломне
мое сердце?" А она мне в ответ: "Дагон, ты такой умный, что тебе надо быть
советником наследника престола".
Рамсес негодовал, но слушал ростовщика, - он, который так часто выходил
из себя даже в присутствии собственной матери и фараона!
- Когда мы, - продолжал финикиянин, - хорошенько подумали и сообразили,
что это тебе, господин, нужны мои услуги, наш дом осенилатакаярадость,
что я приказал выдать прислуге десять кувшинов пива,амояженаФамарь
потребовала, чтоб я купил ей новые серьги.
Радость моябылатаквелика,
чтоподорогесюдаянепозволилпогонщикубитьослов.Когдаже
недостойные мои стопы коснулись твоего порога, явынулзолотойперстень
(больший, чем тот, которым досточтимый Херихор наградил Эннану) иподарил
этот драгоценный перстень твоему рабу, подавшемумневоду,чтобыомыть
руки. Разрешимнеспроситьтебя,откудаэтотсеребряныйкувшин,из
которого поливали мне на руки?
- Мне продал его Азария, сын Габера, за два таланта.
- Еврей? Ты, государь, водишься с евреями? А что скажут на это боги?..
- Азария такой же купец, как и ты, - заметил наследник.
Услышав это, Дагон схватился обеими руками за голову, стал плеватьсяи
причитать:
- О Баал, Таммуз!.. О Баалит!.. О Ашторет!.. (*45) Азария, сынГабера,
еврей - такой жекупец,какя!..О,ногимои,зачемвыменясюда
принесли?..Осердце,зачтотытерпишьтакиестраданияи
надругательства?.. О достойнейший господина - вопилфиникиянин.-Побей
меня, отрежь мне руку, если я буду подделывать золото, но неговори,что
еврей может быть купцом. Скорее Тир превратится в развалины, скореепески
занесут Сидон (*46), чем еврей станет купцом. Они могут доить своихтощих
коз или подкнутомегиптянинамеситьглинуссоломой,ноникакне
торговать. Тьфу!.. Тьфу!.. Нечистый народ рабов! Воры!.. Грабители!
Наследник готов был вспылить, но успокоился, самудивляясьсебе,так
как до сих пор ни перед кем не привык сдерживаться.
- Так вот, - прервал он наконец финикиянина, -тыдаешьмневзаймы,
почтенный Дагон, пятнадцать талантов?
- О Ашторет!Пятнадцатьталантов-этотакмного,чтомненадо
присесть, чтобы хорошенько подумать.
- Ну, так садись.
- За талант, - стал высчитывать финикиянин, усевшись в кресло, -можно
получить двадцать золотых цепей или шестьдесят дойныхкоров,илидесять
рабов для черной работы, или одного раба, который умеет играть нафлейте,
либо рисовать, или даже лечить. Талант - это целое состояние!..
Царевич сверкнул глазами.
- Так если у тебя нет пятнадцати талантов... - перебил он ростовщика.
Финикиянин в испуге соскользнул с кресла на пол.
- Кто в этом городе, - воскликнулон,-ненайдетденег,еслиты
прикажешь, сын солнца?.. Правда, сам я-жалкийнищий,ивсезолото,
драгоценности и все аренды мои не стоят одного твоего взгляда, царевич. Но
достаточно обойти наших купцов и сказать, кто меня послал, и завтра жемы
раздобудем пятнадцать талантов хоть из-под земли. Если быты,сынцаря,
остановился перед засохшей смоковницей и сказал ей: "Дай денег!"-ита
дала бы... Только не смотри на меня так, сын Гора, а тоуменязамирает
сердце и мутится разум, - проговорил жалобным тоном финикиянин.
- Ну, садись, садись, - сказал царевич, улыбаясь.
Дагон встал с пола и еще удобнее уселся в кресле.