Ночеловеквбараньемпарике
бросил дубинку и сам сел на весла, а люди его помогалиемутакусердно,
что погоня ни к чему не привела.
- Скорее сова догонит ласточку, чем мы их, прекрасный мойгосподин,-
сказал, смеясь, лодочник Рамсесу. - А вы небось неинженер,следящийза
подъемом воды, а офицер, и, пожалуй, из самой гвардии фараона? Сразу - бац
по голове! Мне это дело знакомо: я и сам пятьлетпрослужилвармиии
колотил по макушке да по пузу, и неплохо жилось мне на свете. А если меня,
бывало, кто сшибет, - я сразу смекаю, что это кто-нибудьизважных...У
нас в Египте - да не покинут его никогда боги! - страшно тесно:городна
городе,домнадоме,человекначеловеке.Иктохочеткак-нибудь
повернуться в этой гуще, должен лупить по голове.
- Ты женат? - спросил наследник.
- Хм! Когда есть баба и местонаполторачеловека,тогдаженат,а
вообще - холостой. Я ведь служил в армии и знаю, что баба хороша одинраз
в день - и то не всегда. Мешает.
- А не пойдешь ли ко мне на службу? Не пожалеешь...
-Прошупрощения,ноясразуувидел,чтовымоглибыполком
командовать, даром что так молоды. Только на службу я ни к кому непойду,
я - вольный рыбак. Дед мой был, прошу прощения, пастухом в НижнемЕгипте,
а род наш от гиксосов. Правда, донимает нас глупое египетское мужичье,но
меня только смех берет. Мужик и гиксос, скажу прямо, как вол и бык.Мужик
может ходить и за плугом, ипередплугом,агиксосникомунестанет
служить. Разве что в армии его святейшества царя - на то она и армия!
Веселый лодочник продолжал разглагольствовать, но наследникбольшене
слушал. В душе его все громче звучали мучительнейшиевопросы,совершенно
длянегоновые.Так,значит,этиостровки,мимокоторыхонплыл,
принадлежат ему. Странно, что он совсем не знал, гденаходятсяикаковы
его владения. И, значит,отегоимениДагонобложилкрестьянновыми
поборами, а то необычайное оживление, котороеоннаблюдал,плывявдоль
берегов, и было сбором податей.Крестьянину,которогобилинаберегу,
очевидно, нечем было платить. Дети, горько плакавшие в лодке, были проданы
по драхме за голову на целый год. А женщина, которая, стоя по пояс в воде,
проклинала увозивших, - это их мать...
"Очень беспокойный народ эти женщины, - говорил себецаревич.-Одна
только Сарра кротка и молчалива, а все другие только и знают, что болтать,
плакать и кричать..."
Емувспомнилсякрестьянин,уговаривавшийсвоюсердитуюжену:его
топили, а он не возмущался; с ней же ничего не делали, а она орала.
"Да, женщины беспокойный народ!.. - повторял он мысленно.-Дажемоя
почтенная матушка... Какая разница между ней иотцом!Царьнехочети
знать о том, что я забыл о походе ради девушки, авотцарицеестьдело
даже до того, что я взял в дом еврейку. Сарра - самаяспокойнаяженщина,
какую я знаю. Зато Тафет тараторит, плачет, орет за четверых.
Сарра - самаяспокойнаяженщина,
какую я знаю. Зато Тафет тараторит, плачет, орет за четверых..."
Потом Рамсесу вспомнились слова жены крестьянина отом,чтоониуже
месяц не едят хлеба, а только семена и корешкилотоса.Семенаэти,как
мак, а корни - без всякого вкуса. Он не стал бы их есть и три дняподряд.
Ведь даже жрецы, занимающиеся лечением, рекомендуютменятьпищу.Ещев
школе его учили, что надомясочередоватьсрыбой,пшеничныйхлебс
финиками, ячменные лепешки с фигами.Ноцелыймесяцпитатьсясеменами
лотоса!.. Да, а как же лошадь, корова?.. Лошади икоровылюбятсено,а
ячменные клецки приходитсянасильнопихатьимвглотку.Возможно,и
крестьяне предпочитают питаться семенами лотоса, апшеничныеиячменные
лепешки,рыбуимясоедятбезудовольствия.Впрочем,особенно
благочестивые жрецы, чудотворцы, никогда не прикасаются ни кмясу,ник
рыбе. Очевидно, вельможи и сыновья фараона нуждаются вмяснойпище,как
львы и орлы, а крестьянам достаточно травы, как волу...
А что мужика окунали в воду за недоимки, так разве самон,купаясьс
товарищами, не толкал их в воду и сам ненырял?Сколькобылоприэтом
смеха! Нырять - это развлечение. Что же касается палки,томалолиего
били в школе?.. Это больно, но, должно быть, невсем.Собака,когдаее
бьют, визжит и кусается, а вол далее не оглянется.Такитут:человеку
знатному больно, когда его бьют, а мужик кричиттолькодлятого,чтобы
подрать глотку. Да и не все кричат. Солдаты или офицеры - те даже поют под
палками...
Эти мудрые соображения не могли, однако, заглушить едвауловимого,но
неотвязного беспокойства в душе наследника. Его арендатор Дагон требуетс
крестьян уплаты незаконных податей, чего они уже не в силах сделать!
Впрочем, в эту минуту наследникаинтересовалинестолькокрестьяне,
сколько его мать. Ей-то, наверно, известно о хозяйничанье финикиянина. Что
она скажет по этомуповодусыну,какпосмотритнанего?Каклукаво
улыбнется!.. Она не была бы женщиной, если б не напомнила ему прислучае:
"Ведь я жеговорилатебе,Рамсес,чтоэтотфиникиянинразориттвои
поместья!.."
"Еслибэтипредатели-жрецы,-продолжалразмышлятьцаревич,-
пожертвовали мне двадцать талантов, я бы завтра же прогналДагона,чтобы
мои крестьяне не терпели побоев и не хлебалинильскойводы,аматьне
подсмеивалась надо мной... Десятая... сотая часть тех богатств, чтолежат
в храмах, радуя лишь ненасытную алчность жрецов, на целые годыосвободила
бы меня от финикиян..."
И тут Рамсес пришел кнеожиданномудлясебязаключению,чтомежду
крестьянами и жрецами существует глубокий антагонизм.
"Это из-за Херихора повесился тот крестьянин награницепустыни.Это
для того, чтобы содержатьжрецовихрамы,тяжкотрудятсяоколодвух
миллионов египтян.