-Мояплешь,есликтоееи
разглядит, - плод печальной наследственности, а вот ваша седина и брюзгливый
характер -плоды преклонного возраста,который я готов,конечно, всячески
уважать...
Вмагазин вошла первая покупательница всалопе ишали ипотребовала
медную плевательницу.ПанИгнаций оченьнизко ейпоклонился ипредложил
стул,аЛисецкийисчеззашкафамии,вскоревернувшись,протянул
посетительнице требуемую вещь исполненным достоинства жестом,затем написал
цену плевательницы на квитанции,через плечо подал ее Жецкому и удалился за
полкисвидомбанкира,которыйпожертвовалнаблаготворительныецели
несколько тысяч рублей.
Спор о плеши и седине остался неразрешенным.
Толькокдевятивмагазинвошел,вернеевлетел,Мрачевский,
великолепный блондин летдвадцати трех:глаза -какзвезды,губы -как
вишни,усики -как смертоносные кинжалы.Он вбежал,за ним неслась волна
благовония.
- Честноеслово,уже,наверное,половина десятого!Яветрогон,я
шалопай,ну,наконец, я мерзавец, - но что поделаешь, если мать заболела и
мне пришлось бежать за доктором. Я был у шести...
- Не у тех ли, которым вы дарите несессеры? - спросил Лисецкий.
- Несессеры?Нет.Наш доктор невзял быдаже булавки.Почтеннейший
человек...Неправдали,панЖецкий,ужеполовинадесятого?Уменя
остановились часы.
- Скоро де-вять, - отчеканил пан Игнаций.
- Только девять?Ну, кто бы мог подумать! А я собирался прийти сегодня
в магазин первым, раньше Клейна...
- Чтобы уйти еще до восьми,- ввернул Лисецкий. Мрачевский устремил на
него голубые глаза с видом величайшего изумления.
- Откуда вы знаете?-воскликнул он.-Ну,честное слово!У этого
человека дар ясновидения!Как раз сегодня,честное слово... мне необходимо
бытьвгороде около семи,хотя бымнегрозила смерть,хотя бы...меня
уволили...
- Сэтого вы иначните,-взорвался Жецкий,-и будете свободны к
одиннадцати,даже сию минуту,пан Мрачевский.Вам быграфом быть,ане
приказчиком,ияудивляюсь,как вы ссамого начала не выбрали себе этой
специальности.Тогда,панМрачевский,увас было бывдоволь свободного
времени! Кажется, ясно!
- Положим,и вы в его годы бегали за юбками,-вступился Лисецкий. -
Чего уж там мораль разводить!
- Никогда я не бегал! - крикнул Жецкий, стукнув кулаком по конторке.
- По крайней мере,хоть раз проболтался, что всю жизнь был растяпой, -
буркнулЛисецкийКлейну,которыйулыбнулся ичрезвычайно высокоподнял
брови.
Вмагазин вошелвторойпокупатель ипопросил калоши.
Навстречу ему
выбежал Мрачевский.
- Вам,сударь,калоши угодно? А номерок какой, осмелюсь спросить? Ах,
вы,сударь, наверное, не помните! Не у каждого есть время подумать о номере
своих калош, это уж наша забота. Разрешите, сударь, примерить? Соблаговолите
присесть на табурет.Павел!Принеси полотенце,сними с господина калоши и
оботри башмаки...
Прибежал Павел с тряпкой и бросился к ногам покупателя.
- Да что вы... да как же... - лепетал оторопевший посетитель.
- Помилуйте,ради бога!-частил Мрачевский. - Это наша обязанность.
Вот эти,кажется,подойдут,-говорил он,подавая пару калош, связанных
ниткой.-Великолепно,выглядят прелестно.У вас,сударь,нога до того
нормальная,что никак неошибешься номером.Не угодно ли буковки,какие,
сударь, позволите?
- Л.П.,- буркнул покупатель, чувствуя, что тонет в потоке красноречия
услужливого приказчика.
- Пан Лисецкий, пан Клейн, будьте добры прикрепить буквы. Старые калоши
прикажете завернуть? Павел, вытри калоши и заверни в бумагу. Но вам, сударь,
может быть,не угодно таскать лишнюю тяжесть? Павел! Брось калоши в ящик...
С вас,сударь,два рубля пятьдесят копеек.Калоши с буквами,сударь, вам
никто не подменит, а то ведь мало радости вместо нового товара найти дырявые
обноски...Дварубляпятьдесяткопеекпожалуйтевкассусэтойвот
квитанцией. Кассир, пятьдесят копеек сдачи уважаемому господину...
Покупатель не успел опомниться,как на него надели новые калоши,дали
сдачу и проводили к дверям, отвешивая низкие поклоны. С минуту он постоял на
улице,бессмысленно уставясь навитрину,из-за которой Мрачевский посылал
ему нежные улыбки и пламенные взгляды.Наконец махнул рукой и пошел дальше,
думая,быть может,о том,что в другом магазине калоши без букв стоили бы
ему десять злотых.
Пан Игнаций обернулся к Лисецкому и покачал головою с видом, выражающим
удовольствие ивосхищение.Мрачевский подметил краешком глаза это движение
и, подбежав к Лисецкому, проговорил громким шепотом:
- Нупосмотрите-ка,разве наш старик не похож впрофиль на Наполеона
Третьего? Нос... усы... эспаньолка...
- Да,наНаполеона,когда емудокучали камни впечени,-отвечал
Лисецкий.
ПанИгнацийбрезгливо сморщился,услышав этуостроту.Самособою,
Мрачевский около семи вечера был отпущен сработы,а несколько дней спустя
удостоился заметки вличной тетради Жецкого:"Был на "Гугенотах" в восьмом
ряду партера с некоей Матильдой... (???)"
Красавец блондин мог бы сказать себе вутешение,что в той же тетради
имелисьзаметкииодвухегосотоварищах,атакжеобинкассаторе,
рассыльных,дажеослугеПавле.ОткудачерпалЖецкий стольподробные
сведения о жизни своих сослуживцев?Это был секрет,который он не открывал
никому.
Около часу дня пан Игнаций, сдав кассу Лисецкому, которому он, несмотря
напостоянные стычки,доверял больше других,удалялся всвою комнатушку,
чтобы съесть обед,принесенный изресторана.