Я хотел бы вернуться к себе и сажать деревья. Я перестал
видетьсмысл вещей,мой господин. Позвольмне самомупуститься врост в
тишине моей деревни.Я чувствую,дляменянасталапора подумать, что же
такое моя жизнь.
И я понял: они нуждаются в тишине. В тишине каждый найдет свою истину и
укоренится в ней.Нодляэтогонеобходимо время, какпривскармливании
младенца. Материнская любовь поначалу и есть вскармливание. Кто видел, чтобы
ребеноквырос в одну секунду? Никто. Удивляются гостииговорят:"Как он
вырос!" Но ни мать, ни отец не видят,что ребенок вырос. Его неспешно лепит
время, и в каждый миг он таков, каким должен быть.
Теперьвремяпонадобилосьимоим воинам.Недлятоголи,чтобы
постигнуть суть дерева? Чтобы из вечера в вечер садиться напороге смотреть
на одно и то же дерево, стеми же самымиветвями? Чтобы мало-помалу дерево
открылось им?
Как-то у костра в пустыне поэт рассказал нам освоем дереве. Мои воины
внимательнослушалиего,хотямногие изнихневиделиничего,кроме
верблюжьей колючки, кустарника и карликовых пальм.
--Вы даже не представляете себе, что такое дерево, -- говорил он.--
Однаждыпо прихотислучая дерево выросло в заброшенной лачугебезокон и
отправилось на поиски света. Человеку нужен воздух,рыбе -- вода,а дереву
-- свет.Корнями оноуходитв землю, а ветвямик звездам, оно--путь,
соединяющийнас с небом. Дерево, о котором ярассказываю, родилось слепым,
но и втемноте оносумело набратьсясил ипоползлона ощупь от стенык
стене. Запечатлевая свою боль искривлениями ствола. Наконец оно добралось до
окнав потолке, разбило его и потянулось к солнцу, прямое,как колонна.Я
виделегопобедусостороныимогтолькозасвидетельствоватьеес
бесстрастием историка.
Какое великолепное несходство -- искореженный усилиями узловатый ствол,
запертыйв темном гробу, и разросшаяся в тишине и спокойствии мощная крона,
вскормленная небесным светом, обильно питаемая богами, похожаянаобширный
стол, за который садится пировать солнце.
Каждое утроя видел, как просыпалосьэтодерево -- все, отликующих
листьев доискривленных корней. Крона его была переполнена птицами. С зарей
они пробуждались и начиналипеть.Но стоило показаться солнцу, как дерево,
словно добрыйпастырь,отпускалосвоихобитательниц в небо;дерево-дом,
дерево-замок, опустевший до вечерней зари...
Поэт говорил, а мы вдруг ощутили, как долгонужно смотреть на деревья,
чтобыони пророслиивнас. Икаждыйпозавидовалсердцу, отягощенному
птицами и листвой.
-- Когда же, -- спрашивали меня воины,--кончится наконец война? Нам
тоже есть о чем подумать. Мы тоже хотим найти себя...
Случалось, чтомои воины ловили лисенка, и он соглашался брать пищу из
рук,иегоиз руккормили.Случалось,изрук кормилигазель, которая
снизошла до жизнив неволе.
Случалось,изрук кормилигазель, которая
снизошла до жизнив неволе. День ото дня моимвоинам становилось дороже их
сокровище:как радовалаих солнечнаяшкурка,шалостииголодлисенка,
настоятельно требующего от них усердия. Они жили тщетной иллюзией, веря, что
зверек нуждается в них, что его создала, вскормила и питает их любовь.
Но приходил день, илисенок, который любил только свою пустыню, убегал
к ней, и пустыней становилосьчеловеческое сердце. Я видел, как посланный в
засаду воин погиб, потому чтоемуне захотелось защищаться.Нампринесли
весть о его гибели, и мне вспомнились загадочные слова, какими он ответил на
утешениятоварищейпослебегства его лисенка,-- ему советовалипоймать
другого,а он ответил:"Нужно слишком многотерпения не длятого,чтобы
поймать, для того, чтобы любить его".
Ониусталиот лисят и газелей,когдапоняли,что тратитьсяна них
бесполезно,потому что лисеноклюбит пустыню, но ни пустыня, ни лисенок не
нуждаются в человеке.
--Уменя три сына, --говорил мне один из них, -- онирастут, ая
ничемуне научилих. Ничего им непередал. Что останетсяотменяпосле
смерти?
Укрываявсехмоеймолчаливойлюбовью,ясмотрел,какмояармия
истаиваетсреди песков, подобно потоку, рожденномугрозой. У такого потока
нет надежного русла,и он умирает бесплодным, не перевоплотившись дорогой в
дерево, траву, хлеб для деревень.
Радиблагамоегоцарства мои воиныхотели перевоплотиться воазис,
украсить мойзамок новым отдаленным владением, чтобы,рассказываяонем,
можно было прибавить:
--Сколькопрелести придают ему зеленеющиена Юге пальмы, наши новые
пальмовые рощи и деревни, где режут слоновую кость...
Да, мы завоевали оазис,но ни для когоон не сделался домом, и каждый
теперь мечтал об одном:вернуться. Исчезло единое царство, оно разделилось,
дробность мира затуманила его облик.
--Длячего нам чужой оазис? Что он намприбавит?Чемобогатит? --
роптали они. -- Для чегоон нам в деревне, куда мывернемся и где проживем
до старости? Он для тех, кто поселится в нем, будет собирать инжир и стирать
белье в торопливом ручье...
XI
Они не правы,но я ничегоне могу поделать. Угасаетвера, иумирает
Бог. Онкажетсяникомуненужным. Истощилось рвение, распалосьцарство,
потомучтоскреплялоего усердие. Нет, ононебылообманом. Дорога под
оливами и дом, который любят от всего сердца и берегут, --вот мое царство,
но если оливыточно такие же, каксотнидругих, а дом поднимизащищает
только от дождя, то где оно, мое царство, и как уберечь его от разрушения? И
проданные оливы останутся оливами, а дом домом.
Посмотрите накнязя,хозяиназдешних мест, -- одинокий шагает онпо
дороге,и плащ его влажен от утреннейросы.Гдебогатства его? Что в них
толку? Он вязнет в грязи после вчерашнего дождя,он отводитпалкой колючие
ветки, -- как бродяга, любой бродяга, бродяга из бродяг.