Гдебогатства его? Что в них
толку? Он вязнет в грязи после вчерашнего дождя,он отводитпалкой колючие
ветки, -- как бродяга, любой бродяга, бродяга из бродяг. Спустился в ложбину
и потерял из виду свои владения. Но несмотря ни на что он -- князь.
Тывстретишь его,он на тебя посмотрит, иэто будет взгляд князя. Он
спокоен, он уверен в себе,опорой емувсе, чтосейчас емуне служит. Да,
сейчасоннепользуетсяничем,но ничего и неутратил.Еговладения:
пастбища,ячменныеполя, пальмовые рощи -- прочнаяопора. Поляотдыхают.
Дремлют житницы. Молотильщики не вздымают цепами золотого ореола пылинок. Но
всеэто живет всердцекнязя. Инекто-нибудь, а хозяин шагает по своей
люцерне...
Слеп тот, ктосудиточеловеке по егозанятиям,плодамтрудов или
достижениям. Значимодлячеловека совсем нето, чем онрасполагает в эту
секунду:на прогулке в рукеу князя пучокколосьев илисорванное дорогой
яблоко.Воин,что ушел со мнойвоевать, полон своей любимой. Он неможет
увидетьее, обнять, коснуться-- еекакбыине существует; вранний,
предрассветный часона и не помнит о нем, шагающем где-то вдалеке стяжким
грузомсвоих воспоминаний, потомучто ушладалеко-далеко от мира живущих.
Потому что ее как бы и нетнасвете,потомучтоона крепко спит. Но для
мужчины она живети бодрствует,ион несетвсебе груз нежности, сейчас
бесполезной,икоторая тожеспит, словно зерно в житнице, несетароматы,
которые не вдыхает, журчанье родника -- сердце своего дома, --он не слышит
его, но несет с собой все своецарство,ионо отличает владельца отвсех
остальных людей.
...Вот твой друг, ты повстречал его, ау него болен ребенок, и тяжесть
его болезни он повсюдуносит с собой. Малыш далеко. Отец не держитгорячей
ручки,не слышит плача, жизнь его течетпривычной чередой. Но я вижу,как
придавила его тяжкая забота о малыше, который живет в его сердце.
Онипохожи: князь, который не может охватитьвзглядом своего царства,
непользуетсясвоим богатством, но знает, что оноесть и всегдаостается
властелином;отец больного ребенка, который страдает занего, и мойвоин,
который служит своейлюбви,пока любимая блуждаетпостранесновидений.
Смысл, которым окрашено происходящее, -- вот что значимо для человека.
Бываетипо-другому, я знаю. Кузнец из моей деревни пришел комнеи
сказал:
-- Какое мне дело до чужих и далеких? У меня есть сахар и чай, мой осел
сыт, жена со мной рядом, дети растут и умнеют. У меня все хорошо, и большего
мне не нужно. Что мне до каких-то страданий?
Но хорошо ли в доме, одиноко стоящемпосреди Вселенной? Если ты и твоя
семья под полотняным шатром, затерявшимся в пустыне? Язаставил поправиться
кузнеца.
--Хорошо, если по вечерам приходят друзья из шатра по соседству, если
есть о чем потолковать и есть новости о пустыне...
Я же видел вас, не забывайте об этом! Видел, как вы сидели ночью вокруг
костра,как жарилибарашка,слушал всплески вашихголосов.
Не спеша,с
молчаливой любовью подходил я квам. Да, конечно, вы говорили о детях: один
растет,адругой болеет;говорили,конечно,иодоме нобезособого
воодушевления. Зато как вы оживлялись, когдаквашемукостру подсаживался
странник,пришедшийскараваном из дальних мест, и рассказывал о тамошних
чудесах:о княжеских белыхслонах, озамужестве девушки, чье имя едва вам
знакомо, о переполохевстане врагов.Онмограссказывать о кометеили
обиде, о любви или мужестве в смертный час, о ненависти к вам или, напротив,
участии. Множество событий соприкасалось с вами, пространство расширяло вас,
ивашсобственныйшатер,любимыйи ненавистный,уязвимыйинадежный,
становилсявамвостократдороже.Васловилаволшебнаясеть, ивы
становились куда пространственней, чем были сами по себе...
Вам необходим простор, а высвобождает его в вас только слово.
Явспомнил случай с беженцами-берберами. Мой отец поселил их отдельно,
в небольшом селенье на севере от города. Он не хотел, чтобы они смешалисьс
нами.Онбылкнимдобр: давал чай,сахар и полотно наодежду. Онне
требовалотних никакой работы в уплатуза свою щедрость. Кому еще жилось
беззаботнее, и каждый из них мог сказать:
-- Какое мне дело до чужих и далеких? У меня есть сахар и чай, мой осел
сыт, жена со мной рядом,дети растут и умнеют. У меня все хорошо и большего
мне не нужно...
Нокому онипоказались бы счастливыми? Мы изредка навещалиих, когда
отец учил меня...
-- Смотри, -- говорил он, -- они сделались домашним скотом и потихоньку
гниют... не плотью, а сердцем...
Ибо мир для них обессмыслился.
Даже если ты не поставил на консостояния, игра в кости для тебя мечта
об отарах, земле,золотых слитках и бриллиантах. У тебя их нет. Но они есть
удругих. Однако приходит день, и ты перестаешь мечтатьпри помощи игрыв
кости. И бросаешь игру.
А наши подопечные бросили разговаривать,им стало нео чемговорить.
Истерлись похожие друг на друга семейныеистории.О своихшатрах, похожих
как две капли воды, они все рассказали друг другу. Они ничего не боялись, ни
начтоне надеялись,ничегоне придумывали.Словаслужили им для самых
обыденныхдел."Одолжи мне таганок", --просил один."Где мойсын?"--
спрашивал другой. Чего хотеть, когда лежишь у кормушки? Ради чего стараться?
Ради хлеба? Им кормят. Ради свободы? Но в пределах своей крошечной вселенной
они свободны до беспредельности.Онизахлебывались отсвоейбезграничной
свободы, и у богатых от нее пучило животы. Ради того, чтобы восторжествовать
над врагами? Но у них не было врагов.
Отец говорил:
-- Ты можешь прийти к ним один, пройти по всему селенью, хлеща их бичом
по лицу. Ониоскалятся,как сворасобак,попятятся,огрызаясьижелая
укусить,нониодиннепожертвуетсобой. Ты останешьсябезнаказанным,
скрестишь руки на груди и почувствуешь оскомину от презрения.