Господьисегоднясобралсвою жатву,кому-тоникогда уже не
возвратиться домой.
Но были вмоем городе ите, кто не спал ибдением своим противостоял
опасностям ночи -- так бдитдозорный в открытом море."Этоблюстители, --
сказаля,--они блюдутжизньперед лицомнепроницаемой стихии. Они на
переднем крае, на пограничье.Насмало, бдящих в ночи над спящими,с нами
беседуют звезды. Нас мало, стойких, мы положились на произвол Господень. Нас
малосредимирных городскихжителей, на наших плечах тяжесть города,нас
обжигает ветер, упавший со звезд, словно ледяной плащ".
Капитаны, друзья мои, тяжка необъятная ночь. Спящим неведомо, что жизнь
--этонескончаемыеперемены,напряжениедостонадревесиныимука
перерождения. Нас мало, мы завсех несем общийгруз, мы на пограничье, нас
обожгла боль, и мы выгребаем к восходу, мы -- дозорные на вахте, застывшие в
ожиданииответа нанемой вопрос,мыиз тех,кто не устаетверить,что
любимая возвратится...
И я понял, что усердие и тоска сродни другдругу.Их питает одно и то
же. Бескрайность -- их пространство, бесконечность времени -- их пища.
--Пустьбдят сомнойлишь тоскующие и усердные,--сказаля. --
Остальные пусть спят. Они трудятся днем, и не их призвание -- пограничье...
Но этой ночьюгород не спал, он лишился сна из-за человека, который на
заре искупит смертью свое преступление. Город верил, что он невиновен. Улицы
обходиластража, следя,чтобы люди не собиралисьвместе, нолюдейбудто
что-то выталкивало из дома и притягивало друг к другу как магнит.
А я? Я думал: "Один мученик разжег пожар. Тюремный узник реет над целым
городом, словно знамя".
Имне захотелось посмотреть нанего. Я направился к тюрьме --глухим
квадратом чернелаона на звездном небе. Стражники отомкнулимне ворота, и,
заскрипев, они медленно повернулисьнапетлях. Толстые стены, зарешеченные
окна -- тяжело от них. Черные стражники сторожили дворы и коридоры, возникая
намоем пути, словноночныехищные птицы... Всюдуспертый воздух,всюду
глухое эхо подземелья,вторящее шагам по плитам, звону оброненного ключа. Я
подумал: "Для чего воздвигать эту громадину, стремясь придавить человека, он
так слаб, так уязвим -- гвоздя довольно, чтобылишить его жизни. Неужели же
преступник так опасен?"
Все ноги, чьи шаги я слышал, топтали узника.Все стены, все двери, все
столбы давили нанего. "Он --душа тюрьмы, -- сказал ясебе, размышляя об
узнике.--Он еесмысл,суть и оправдание.Ионже-- кучкатряпья,
сваленная за решеткой, возможно, он спит и похрапываетвосне. Но каким бы
он ни был, онвзбудоражил весь город. Вотонотвернулся отоднойстены,
повернулся к другой, и произошло землетрясение".
Мне приоткрыли глазок, я стал смотреть на узника. Язнал, что мне есть
над чем поразмыслить. Я долго смотрел на него, пока наконец его не увидел. А
увидев, подумал: "Наверное, ему не в чем себя упрекнуть,кроме как всвоей
любви к людям.
Но каждыйзодчий строит свою крепость по-своему. Все способы
хороши. Но не все вместе. Потому что тогда не построить крепости".
Лицо, изваянное вмраморе,отвергломножестводругихвозможностей.
Каждаябыла прекрасна. Но не все вместе. Я не сомневаюсь, мечта узника была
не хуже моей.
Он и я -- на вершине горы. Я один, и он тоже. Этой ночью мы поднялись с
ним на вершину мира.Встретились, сошлись. Чтоделить нам на такой высоте?
Как и мне, ему нужна только справедливость. Но умрет все-таки он.
Мне стало больно.
Преждечемжеланиестанетдеянием,дерево--веткой, женщина--
матерью, будетсделан выбор. Жизньукрепляется несправедливостью выбора. В
красавицу влюблены многие.Послушная жизни,онавыберетодного имногих
обречетнаотчаяние.Справедливостьнезаботитсущее.Ияпонял--
творчество прежде всего жестоко.
Я затворил дверь и долго шелкоридорами. Меня переполняли восхищение и
любовь.На чтоему жизнь раба,когда он велик гордыней?Япроходил мимо
стражников, тюремщиков, подметальщиков, все они верно служили своему узнику.
Толстые стены берегли его и были похожи на руины замка, оничто-тозначили
лишь благодаря спрятанному в них сокровищу. Я ещераз обернулся и посмотрел
на тюрьму Башня в зубчатой короне тянуласьк звездам-- сторожевой корабль
шел сважным грузом... Кудаон его везет? -- спросил я усамогосебя.А
потом, когда я уже был далеко, ружейный залп в ночи...
Яподумало своих горожанах: "Они будутплакать о нем". "Хорошо, что
они будут плакать", -- подумал я.
Я вспомнил,о чемпоет мой народ, на что ропщет, очемдумает. "Они
похоронятего. Ине похоронят.Опущенное вземлюдаетвсходы.Немне
противостоятьжизни,иоднажды он окажетсяправее меня.Я обрек егона
позорнуюказнь.Придетдень,яуслышу, как воспеваютего смерть. Песню
полюбит ищущий путь к тому, что мной отвергнуто. А я? Куда иду я?
Я иду киерархии, но не такой, какая сложилась, -- к иной. Благо покоя
яхочуотличатьотомертвения. Стремясь к покою, не хочу расправляться с
противоречиями. Я должен вобрать их. Зная при этом, что одна сторона хороша,
другая -- нет.Нетерплю, когда плохоеи хорошее смешиваютводну кучу,
сладкой кашкой питаютсяслабаки, поддерживая свое бессилие. Я принялмоего
врага, чтобы стать больше и сильнее него".
XXIX
Язадумался,разглядываямаскуплясуньи,--еелицосвоенравной
балованной упрямицы."Вовременавеличия царства,-- подумаля,-- она
выбраласебетакую маску. Теперьэта маска-- крышкапустой коробки.В
человекеисчезла страсть. Исчезли и пристрастия. Никто не хочетвыстрадать
своего. А если своего не выстрадать, то откуда ему взяться?"
Человек желал добиться. Добился. Но сталлионсчастливее? Счастье в
служении желанному.