Не жалость ксебе, а гнев поднимаетсявомне,
когдая чувствую боль. Трещиныбегут пососуду, содержимое неизменно. Мне
рассказали, когдамоего соседа с востока разбилудар и половинаего тела,
заледенев, омертвела, когда ему повсюду сопутствовал этотсиамский близнец,
разучившийся улыбаться, достоинство его непострадало,напротив, несчастье
послужило его величию. Атем, кто восхищался твердостью его духа, он не без
презрительности отвечал: "Вы ошиблись, принимаяменя залавочника, для них
поберегитесвои восторги. Правитель, невластныйвсобственном теле,--
смешной самозванец. Не потерю -- чудесную радость высвобождения чувствую я".
Да,человеческаястарость... Неудивительно, что я ничего неузнаю на
противоположномсклоне моейгоры. Сердце мое переполненоутратой друга. Я
смотрю надеревниглазами, сухими отгоря, ижду,когда, будтоприлив,
увлажнит их любовь.
XXXIV
Ивновь я смотрюнагород,зажигающийв сумеркахогни. Светящийся
приглушенным голубовато-белым светом горящих в домах окон. Смотрю на рисунок
улиц. Смотрю натишину, потому что городрождает тишину,иона достигает
прибрежныхскал.Но,любуясьрисунком улиц иплощадей, высящимися там и
здесь храмами --житницами духа, темным кольцомхолмов вокруг, яневольно
думаю, чтомой город, несмотря на ощутимость его присутствия,--высохшее
дерево с подсеченным корнем, пустой амбар. Нет внем общей жизни, что течет
сама посебе иживотвориткаждого,нетобщегосердца, питающего кровью
каждую клеточку плоти, нет общей плоти, радующейся общему празднику и поющей
один псалом. Здесьвчужих раковинахживутнахлебники, праздныев своих
тюрьмах, не желающие трудиться со всеми вместе. Нетгорода, есть видимость,
есть некрополь, не сомневающийся, что по-прежнему жив. И я сказал себе: "Вот
оно,дерево,чтовот-вотзасохнет. Яблоко,источенноечервем.Мертвая
черепаха в панцире". Я понял, мой город нуждается в животворящем соке. Ветви
нужноприживить кпитающемустволу.Житницыи амбары наполнить тишиной.
Сделать это должен я. Больше некому любить людей.
XXXV
Яслышу музыку, аони не понимаютее. И опять япереднеразрешимым
противоречием:если играть дляних толькодоступное, онинесдвинутся с
места,еслиучить только понятному, они не получатничего лишнего.Можно
ограничитьихукладом,в которомживут ониуженеодну сотнюлет,и
умертвить дерево, котороерастет, трудясь над новым цветком, новымплодом,
нополучить взамен тишинумолитвы, мудрость и почивание в Господе.Можно,
напротив, торопить их вбудущее, толкать и расшевеливать,понуждать забыть
тяжкоебремятрадиций,но увидеть вскоре, чтоведешьвперед стадо нищих
переселенцев безродуи племени, войсков походе,котороеумеетбыстро
раскинуть лагерь, но никогда не построит дом.
Всякое восхождение мучительно.
Всякое восхождение мучительно. Перерождение болезненно. Не измучившись,
мне неуслышатьмузыки. Страдания, усилия помогаютмузыке зазвучать. Я не
верювтех,ктонаслаждаетсячужим медом.Не верю,что одаришьдетей
благодатнымхмелемлюбви,послушавснимиконцерт,прочитавстихи,
поговорив. Да, конечно, в человекезаложена способность любить, но заложена
и способность страдать. И скучать. И погружаться в безнадежную тоску, сродни
осеннимдождям.Ведь иумеющим наслаждаться поэзиейстихиневсегдав
радость, иначебы они никогдане грустили, они бы читали стихи и ликовали.
Все человечество читало бы стихи и ликовало, и больше ему ничего небыло бы
нужно. Но в радость человеку только то, над чем он хорошенько потрудился, --
так уж он устроен. Чтобы насладитьсяпоэзией, нужно дотянуться донее и ее
преодолеть. Доступные стихи быстроизнашиваются сердцем, так же быстро, как
открывшийся свершины пейзаж.Усталость ижеланиеотдохнутьпридали ему
столько прелести, но вот ты отдохнул, тебе хочется идти дальше, и ты зевнул,
глядя на пейзаж, которому больше нечего тебе предложить. Чужие стихи -- тоже
плод твоих усилий, твое внутреннее восхождение.Запасы радуют обывателя, но
обыватель -- недочеловек. Нет любви про запас, которую можно было бы тратить
себе и тратить, любовь -- труд сердца. Меня не удивляет, что так много людей
не находят царства в царстве, храма -- вхраме,поэзии в стихах и музыки в
музыке. Они расселись, как в театре, и говорят: "Вокруг -- сплошной хаос. Он
недостоинтого, чтобы служить ему и подчиняться". Они верятв свой здравый
смысл, онискептики инасмешники,но издевка впомощь бездельнику --не
человеку. Любовь неподарок от прелестного личика, безмятежность не подарок
отпрелестногопейзажа, любовь--итогпреодоленнойтобойвысоты.Ты
превозмог гору и живешь теперь в небесах.
Любовь-- то же восхождение.Не думай, что достаточно знать олюбви,
чтобы ее узнать. Обманывается тот, кто, блуждая по жизни, мечтает сдатьсяв
плен; краткие вспышкистрастинаучили его любить волнение сердца, онищет
великую страсть,которая зажжет егонавсю жизнь.Но скуден его дух, мал
пригорок, на который он взбирается, жалка победа, так откуда взяться великой
страсти?
Еслинеизменяться день ото дня,словно вматеринстве,недогнать
любви. А ты хочешь усестьсяв гондолу и всю жизньзвучать песней -- тыне
прав. Вне пути и восхождения ничего не существует. Стоитостановиться,как
тебяодолевает скука, потому чтопейзажубольше нечего тебе рассказать, и
тогда ты бросаешь женщину, хотя надо было бы выбросить тебя.
Логикии неверыпросят: "Покажи нам царство,покажи намБога, вот я
трогаю камень, трогаю землюитогдаверю, что естьиземля,икамень,
которые я потрогал". Но чтомне до их просьб. Таинства, о которых я говорю,
нетакскудны,что ихможноисчерпать логическойформулой.Немогу я
доставитьневерана вершинугорыиподаритьемурадостьоткрывшегося
пейзажа, ведь он не его победа.