Таинства, о которых я говорю,
нетакскудны,что ихможноисчерпать логическойформулой.Немогу я
доставитьневерана вершинугорыиподаритьемурадостьоткрывшегося
пейзажа, ведь он не его победа. Не могу помочь насладиться музыкой человеку,
которыйее не преодолел. Онипришли ко мне, желая получить все без усилий,
другие так ищутженщину,которая вложит внихлюбовь. Но этонев моей
власти.
Я беру человека, запираю его, истязаю ученьем, ибо слишком хорошо знаю:
легкое и доступное-- бесплодно,потомучтооно--легкоидоступно.
Напряжение и пот -- вот чем мерится польза отработы.Я собираю учителей и
говорю им: "Не ошибитесь. Ядоверил вам человеческихдетей не с тем, чтобы
взвешиватьпотом груз их познаний, -- с тем, чтобы порадоватьсявысотеих
восхождения. Мне не нужен ученик, который обозрелс паланкинатысячу гор и
тысячупейзажей;тысячагор--пылинкавбесконечнойВселенной,--
по-настоящему он не видел ниодной. Мне нужен тот, кто напряжется и одолеет
подъем, пусть это будет невысокая горка, в будущем он поймет все другие куда
лучше, чем мнимый знаток, с чужих слов рассуждающий о доброй сотне гор.
Если яхочу,чтобы они узнали,что такое любовь,я буду помогать им
любить, уча молиться".
Умеющий любить непременно встретит красавицу, котораявоспламенитего
сердце, но, видя, как он пламенеет, люди убеждаются вмогуществе прекрасных
лиц -- и ошибаются. Преодолевший стихотворение воспламенен им, и все верят в
могущество стихов.
Ноповторяю:сказав"гора", я обозначил еедля тебя, а тебяколола
ежевика в горах, утебя кружилась голова над пропастью, ты потел, взбираясь
наскалу, рвал цветы, дышал на вершине полной грудью. Я назвал, но не донес
ниполноты понятия, ниего сути.Ясказал"гора" толстомулавочникуи
оставил пустым его сердце.
Исчезает поэзия не потому, что исчерпали силу стихи. Исчезает любовь не
потому,что красота исчерпала силу. Отдаляется Господь, но непотому,что
человеческоесердцеуже недевственнаяземля в ночной тьме, котораятак
нуждалась когда-то в плуге ради цветов и кедров.
Я внимательно всматривался в отношения людей и понял: ум опасен --ум,
которыйверит, что слово передает суть, чтов споре рождается истина. Нет,
не язык передает меня.Я не знаю таких слов,которые быменя высказали. Я
лишь обозначаючто-то в себе, и тыменя понимаешь втой мере, в какой для
тебя открыты иные путипостижения. Например, насоткрылодруг другучудо
любви, или мы-- детиодного и того жеБога. Еслиэтогонет, я напрасно
пытаюсь извлечь на поверхность таящийся во мне мир и неуклюже выговариваю то
одно, то другое-- так о горе, например, я сказал, что она высока, но хотел
сказать о холоде близких звезд и могуществе ночи.
XXXVI
Ты пишешь,тыобращаешься к людям, ты словнобы снаряжаешькорабль.
Немногие из кораблей достигнут гавани. Большинство затеряется в море.
Большинство затеряется в море. Не так
уж много значимых словпродолжаетплыть по реке истории. Может,ямногое
обозначил, но немного выразил сущностного.
Воти еще однасложность:учитьнужно необозначать,а постигать.
Учить, как ставить всевозможные ловушки. Ты привел комне человека, что мне
до его учености? Учености много и в словарях. Что он за чело
век -- вот что важно. Поэтнаписал стихи, они согреты его рвением,но
ловилон на мелководье,нам ничего не досталось из глубины.Онобозначил
весну, но не разбудил весну в моем сердце, я не насытился ею.
Историки,логики, критики открыли при мне, что сильное произведение --
всегда хорошо построено, значит, сила в продуманном плане, решили они. Город
создан, если яотчетливо вижу его планировку. Но не планировке обязан город
своим рождением.
XXXVII
Я смотрю на танцовщиц,певичек и куртизанок моего города. Они заказали
себе серебряные паланкины и, отправляясь напрогулку, посылают вперед слуг,
которые кричат об этом, собирая толпу.Когдарукоплескания толпы,развеяв
легкую задумчивость красавицы,вконецизмучат ее,она чуть-чуть отодвинет
шелковуюзанавесь и, снисходя дострастного желания обожателей, наклонит к
ним свое белоснежное личико, стыдливо улыбнувшись. А слуги будут кричатьво
всю глотку. Вечером их ждет порка, если любовь тиранов-обожателей не вынудит
красавицу нарушить свою стыдливость.
Ванны у красавиц из золота, и толпу приглашают взглянуть, как готовится
молокодлякупанья.Доят сотню ослиц, добавляютблаговонияицветочное
молочко, стоит онобешеных денег, ааромат его так скромен,что егои не
почувствуешь.
Я не возмущаюсь цветочному молочку. Немного тратится на него сил в моем
царстве, и безумная его цена --иллюзорна. Я непротив того, чтобы тратили
себя и на роскошества, дорога мненепольза, а рвение. И коль скоротакое
молочко существует, то что мне в том, умащаются им мои куртизанки или нет.
Логики осуждаютменя, но рвение -- единственный закон моего царства. Я
вмешаюсь, если народ мой увлечетсяизготовлением позолоты в ущерб хлебу, но
я не против самой позолоты, она золотит их труды, хоть и не нужна насущному.
Предназначение ее меня не заботит, но мне кажется, что лучше золотить волосы
красавицы, чемдурацкий памятник.Ты возражаешь, что памятник -- достояние
всех горожан? Но горожане любуются икрасавицами.Беда памятников, -- будь
онидаже Господни храмы, -- в том,что они радуют взгляд позолотой, ноне
требуютвзаменникакихдаров.Красавицапробуждаетжеланиеодарятьи
жертвовать, ты блаженен возможностью дарить. Дарить, а не получать.
Пусть купаются мои красавицы в цветочном молочке. Пусть воплощают собой
красоту. Пустьнаслаждаютсяизысканнымивредоноснымияствами иумирают,
поперхнувшись рыбьей косточкой.Ониходятвжемчуге и теряют его.Пусть
теряют,жемчугдолженбытьэфемерен. Они слушают сказителейилишаются
чувствот переживаний,незабывая грациозноопуститься на ту из подушек,
которая лучше всего подходит к их шарфу.