И если добровольный узник узнает, что ему и впрямь до конца своих
дней не покинуть своей полутемной комнаты,он переживет такое, очем ине
подозревал, и от нежданных видений у него побелеют волосы.
Работа вживляет тебя в мир.Пахарю мешают камни на поле, глядя в небо,
он ждетдождяили,напротив,машетнадождь рукой,он вобщении,он
распространился, он познает. Ни одно из его движений не остается без ответа.
Всякая религия тоже общение, она предуказует праведный путь, один верен ему,
другойловчит,один узнает, что такое душевныйпокой, другой -- что такое
раскаяние. Желая видеть людей такими вот,ане иными, выстроил свойзамок
мой отец, и каждый шагв немвелтебя к определенной цели. Отецне любил
бессмысленного топтанья скотины в хлеве.
LXX
Да, она была прекрасна, эта танцовщица, которую наконец схватила стража
моегоцарства.Онабыла прекрасна,иниктонезнал,откуда она.Мне
казалось, если доведаться, где она живет, в моем царстве откроются неведомые
доселе земли, пространные равнины, темные ущелья, тропы впустыне, открытые
всем ветрам.
"И у нее есть дом", -- говориля. Но виднобыло, чтоона нездешняя и
живет среди нас как посланницамоих врагов. Мои слуги попытались сломить ее
молчание,ноеепрекрасноеоткрытоелицозатуманилосьлишьпечальной
улыбкой.
Преждевсего ячту вчеловекето,чтонеподвластно огню. Оболочка
человека, ты пьянаот тщеславия,ты -- само тщеславие,когдасмотришь на
себя с такойлюбовью, будто в тебе ивпрямькто-то есть. Но палачподнес
поближе к тебе горящие угли, инутро твоерастопилось и потекло из глотки.
Дородный министр,неприятный мнесвоим высокомериемисоставивший против
менязаговор, не устоялперед угрозой пытки. Мокрый от пота, он выдалмне
всехзаговорщиков,онисповедался, признавшисьво всех своих верованиях,
тайных пристрастиях илюбовных связях, онвывернулся передо мной наизнанку
-- те, кто носит картонные доспехи, не таит просебя ничего. После того как
он оплевал и отрекся от своих союзников, я спросил у него:
--Кактыустроен?Для чеговажно выставляешь вперед живот,гордо
закидываешьголову, складываешь губы ввысокомерную улыбку?Для чего тебе
доспехи, если внутри тебя нечего защищать? Человеку свойственно таить в себе
нечтобольшее, чем он сам.Как самое драгоценное упасаешьты свои дряблые
телеса,гнилые зубы и толстый живот, продавмне то, чему верил и чемуони
должны были послужить. Ты -- бурдюк, урчащий ветром дурацких слов...
Когда палач ломал ему кости, на него было противно смотреть и еще более
отвратительно слушать.
Но танцовщица,которой яугрожал,склонилась передо мнойвплавном
поклоне:
-- Я сожалею, государь...
Я смотрел на нее, не говоря ни слова, и ей стало жутко. Побледнев,она
присела еще более плавно:
-- Я сожалею, государь...
Она думала, какие страшные ее ждут муки.
..
Она думала, какие страшные ее ждут муки.
-- Ты же знаешь, -- сказал я ей, -- твоя жизнь в моей власти.
-- Я чту вашу власть, государь...
Тайна,которую онахранила, и готовность умереть занее исполняли ее
необычайной значимостью.
Она казалась мне дарохранительницей с чудесным бриллиантом внутри. Но я
должен был исполнить свой долг перед царством.
-- Твои поступки заслуживают смерти.
-- Увы, государь...--онастала еще бледнее, будто призналась мне в
любви. -- Это будет справедливо...
Я знаюлюдей и понялневысказанное: "Справедливым, наверно, будетне
моя смерть, а сохранность моей тайны..."
--Ты таишьпросебя то, что дорожетебе юности, прекрасноготела,
сияющих глаз, -- продолжал я. -- Ты веришь, что сохраняешь в себе что-то, но
не будет ничего, когда ты умрешь.
Она смешалась, но только потому, что не нашла слов для ответа.
-- Может, вы и правы, государь...
Я чувствовал, моя правота существует для нее только в царстве слов, где
она не умеет защититься.
-- Итак, ты покоряешься.
-- Покоряюсь, государь. Простите, но я не умею говорить...Я ни во что
не ставлю тех, кого сбивают с ногдоводы. Слова призванывыражать тебя, но
никак не руководитьтобой. Они могут обозначить, но сами по себе пусты. Моя
танцовщица была не из тех, кого распахивает ветер слов.
-- Я не умею говорить, государь, и покоряюсь...
Я чту тех, кто среди разноречивых потоков слов остается неизменным, как
мидель-шпангоут, кто в обезумевшем море неколебимо следует за своей звездой.
Позвезде определяю я иего путь. Любители логики на поводуу собственных
слов, они ходят по кругу, как цепная передача.
Долго и пристально смотрел я на нее.
--Кто выковалтебя?Ты откуда?--спросил я. Онаулыбнулась и не
ответила.
-- Станцуй.
И она начала танцевать.
Необычаен былее танец, но я и не ждалиного, ибо она хранила всебе
большее, чем она сама.
Ты смотрел на реку с вершины горы? Вот ей встретилась скала, не в силах
перепрыгнутьчерезнее, рекаееогибает, извиваетсяпоравнине, следуя
понижениям почвы, медлит в излучинах, потому что мал перепад и ослабла сила,
влекущая ее кморю. Вот задремала,разлившисьозером, ивновьторопливо
устремилась вперед, разрезав равнину, будто клинок.
И танцовщица считаласьссиловыми линиями,иэто мнебольшевсего
понравилось,онаостанавливалась здесь,вольнолетелатам.Толькочто
улыбалась, атеперь с трудомсохраняетулыбку, будто язычок пламени перед
налетевшим ветром, то скользитс легкостью, будтопо невидимому склону,и
вдруг замедлилашаг, словно через силу карабкаясь вверх. Мне понравилось, с
какойвнезапностью оназамерла,будтопередстеной.Икакрадовалась
преодолению.