Желание нравиться делает их податливыми и гибкими. Они бегуттебе навстречу
ипредают на каждом шагу,желаяостаться желанными. На что мне медузы без
костяка и формы?Я изрыгаю их,возвращая хаосу: вы придетекомне, когда
создадите самих себя.
Дажеженщина устает от возлюбленного, если он только эхо ее и зеркало,
-- кто нуждается в собственном отражении? Ты мне нужен,есливыстроил себя
как крепость, если внутри тебя я чувствую плотную сердцевину.Садись рядом,
ты есть.
Преданного царству выберет себе в мужья женщина и будет ему служить.
XCVII
И вот что я хотел еще сказать о свободе.
Мойотец после смерти стал дляподданныхгорным хребтом, заслонившим
горизонт.Логики,историкии критики очнулись, раздулись ответра слов и
объявили, что человек прекрасен.
Да, созданный моим отцом человек был прекрасен.
-- Раз он так прекрасен, -- шумелилогики и критики, -- отпуститеего
насвободу. На воле он расцветет, каждый шаг егобудет чудом.Принуждения
застят идущий от него свет.
А я вечерами гуляю средиапельсиновыхдеревьев,веткиихобрезают,
верхушки вытягивают. Почему бы мне не сказать:
-- Деревья мои прекрасны,онисгибаются подтяжестью апельсинов. Для
чегообрезать имветки, которые тоже могут плодоносить? Нужнодать дереву
волю. На свободе оно расцветет. Мы мешаем полноте цветения.
Логики освободиличеловека. Людивыпрямились ещебольше,потому что
росли с прямой спиной.И когда пришли жандармы, захотев подчинить ихбылым
принуждениям,но непотому,что видели в них материнское лоно,рождающее
совершенство, а из низменного желания повелевать,люди взбунтовались против
утеснения. Жажда свободы воспламенила их, и пожар восстания вспыхнул во всех
концахмоегоцарства. Бытьсвободными означало для нихбыть прекрасными.
Умираяза свободу, они умирализа величиесвоей души, и в ихсмерти было
величие. Слово "свобода" звенело чище серебряной трубы.
Но я вспомнил, что говорил мне отец:
-- Свобода для них -- это свобода не быть никем.
Посмотри,вместо свободы возникла сутолока, какна городской площади.
Ты протоптал тропку здесь, твой сосед стал ходитьтам, но дороги у вас нет.
Своючасть дома тыпокрасилвкрасныйцвет, твойсосед-- всиний, а
квартирант свою -- в желтый; неведомо какого цвета у вас дом.Вот вы решили
устроить праздничнуюпроцессию,нокаждыйнастаивает на своеммаршруте,
неразумие размело вас,словно пыль, и не было никакого праздника. Если свою
власть ты делишь между всеми, наступит безвластие. Если каждый выберет место
для храма и начнет сноситьтуда камни, ты увидишь каменистую пустыню,а не
храм. Творецвсегда один,твое дерево -- взрыв одного семечка.И конечно,
это дерево-- вопиющаянесправедливость,потому что другиесемена уже не
проросли.
Желание подавить всех яне назову силой,а назову глупой гордыней. Но
еслиэто сила созидающеготворцаи она противостоит естественному течению
событий, превращающемугорныйледник в болото,храм в песок, жар солнца в
скудное тепло, книгу вкипуразрозненных страниц,язык в смесь чужеродных
слов, --течению,которое уравнивает всевозможности и уравновешивает все
усилия, раноили поздно развязывая тот Божественныйузел,чтосвязал все
воедино,заменяякартину разбродом сущего, --яприветствуюэту силуи
прославляю ее.
Но
еслиэто сила созидающеготворцаи она противостоит естественному течению
событий, превращающемугорныйледник в болото,храм в песок, жар солнца в
скудное тепло, книгу вкипуразрозненных страниц,язык в смесь чужеродных
слов, --течению,которое уравнивает всевозможности и уравновешивает все
усилия, раноили поздно развязывая тот Божественныйузел,чтосвязал все
воедино,заменяякартину разбродом сущего, --яприветствуюэту силуи
прославляю ее. Онасродникедру, который положилсяна каменистую пустыню,
который углубляетсвои корни впочву, хотянет в ней обильных питательных
соков, который протянул ветвисолнцу --тому самому солнцу, чтоуподобило
песокбесстрастному зеркалу,выгладило все,выровнялои уравновесило, но
теперь это злое солнце в помощь несправедливому кедру, который
преображаетпесокикамни,которыйраскидываетв солнечныхлучах
смолистый храм, который поет вместе с ветром, как эолова арфа,и возвращает
движение неподвижному.
Ибожизнь--этоединствосвязей,сплетениесиловыхлинийи
несправедливость. Увидев детей, томящихсяот скуки, что ты делаешь, какне
навязываешь им принуждение, которое зовется "правила игры", ивотониуже
бегают в догонялки.
Наступиловремя,когда нечегосталовысвобождатьи свободойстали
называтьдележку материальных благ среди равных иравноненавидящихдруг
друга.
Ты свободен,ты толкаешь соседа,а он толкает тебя. Шарики толкаются,
катятся и есливдруг остановятся,то остановку ты называешь отдыхом. Такая
свободатребуетнепременногоравенства,аравенствонеизбежнотребует
равновесия, а когда всеуравновешено, наступает смерть. Не лучше лижизнь,
онаповедеттебяза собой, тыстолкнешьсяссиловымилиниями,иони
покажутся тебепрепятствием, но они--направляющиедля растущеговверх
дерева. Единственнаязависимость,которая можеттебяумалитьикоторую
должноненавидеть,-- это зависимость отнедовольства соседа, отзависти
равного тебе и необходимостьне выделяться изтолпы. Попав в плен подобных
зависимостей, ты превратишься в отброссреди кучи других отбросов. Ноесли
речь идет о растущем вверх дереве, каким нелепым покажется тебеветер слов,
гудящий о тирании.
Так вот, наступили времена, когда свободно стало не лучшему в человеке,
а худшему --тому, чемупотворствует толпа, а человеческоестало таятьи
таять. Но толпа несвободна, она никуда нестремится, внейестьтолько
тяжесть, иэтатяжесть придавливаетеек земле. Толпа называетсвободой
свободу гнить и справедливостью -- свое гниение.
Таквот,наступиливремена, когдаслово"свобода", которое звенело
когда-то призывно, словно военный рожок,сникло, полиняло,и люди стыдливо
мечтаюто новомзвонкомрожке,которыйразбудитих назаре ипозовет
строить.