Вотпочемуя так не люблю
беспорядочного чтения.Ястроютебя изо дня вдень, поддерживаю твой дух
бодрствующим, чтобы ты приникал к источнику не по минутной слабостисердца,
апилизнегопостоянно, чтобысталторной дорогой,открытойдверью,
благодатнымхрамом, всегдаготовымпринять.Стань скрипкой, которая ждет
скрипача.
И стихи, что я приготовил для тебя, это тоже твой путь наверх.
Истинноезнание-- утех,ктовосстанавливает позабытыедорогии
подбирает людей, раскатившихся, словно щебень,
Я хочу, чтобы ты нашел свою родину, под стать и душе твоей, и складу. И
опятьиопятьяповторяю:принуждениемоеосвобождаеттебя,принося
единственно ощутимую свободу. Ты зовешь свободой возможность разрушить храм,
перемешатьсловавстихотворении, уравнятьдни года, который я с помощью
ритуаловпревратил в часовню. Твоя свобода сроднипустотепустыни.И где
тебе обрести себя? А я? Я зову свободой высвобождение тебя из тебя. Потому и
спрашиваю у тебя: какая свобода? Свобода раба или человека? Свобода язвы или
здоровья? Справедливость длячеловека или для грабителя? Против тебя, через
тебя и ради тебя моя несправедливость. И конечно, раз я принуждаю отказаться
от привычного и искать себя,я несправедливк грабителю ибездельнику--
гусеницам, которые не желают преобразиться, и заставляю ихсилой отказаться
от привычного и все-таки обрести самих себя.
CVII
Приучить--ужепринудить.Нопринуждение,ставшеепривычкой,
незаметно;ты нестанешьупрекатьменя и жаловатьсяна то,что коридор
поворачивает, ведя к выходу.
Правила детских игр -- тоже принуждение. Но детям нравитсяподчиняться
им. Какинтригуютмои именитые граждане радипочетных обязанностей, а что
они,какнепринуждение? А женщины? Какпослушныони моде, выбирая свои
наряды,амодаменяетсячтони год.Мода-- тожеязык, азначит,и
принуждение. Никто не хочет остаться непонятым, хотя это обещает свободу.
Есликамни,сложенные такимобразом,яназываю домом, ты неволен
именовать их по-другому, потому что иначе останешься в пустыне непонимания.
Если я объявил этот деньвеселымирадостным праздником, ты не волен
сделать его будним днем,иначе останешьсяв одиночестве,отделив себяот
народа, к которому принадлежишь.
Если я объединил в одно целое и назвал царством коз, овец, дома и горы,
ты не волен отъединиться от него, иначе останешься в одиночестве, нет у тебя
соратников, потому что все трудятся на благо царства.
Твоясвободарастопила горный ледник и превратила его в лужу: первое,
чего тыдобился,--одиночество: тыуженекрупинкаледника,который
добрался до солнца,укрытый снежным плащом, ты -- равныйсреди равных,ты
такой же, как все, и все же вы все разные и готовы возненавидеть друг друга,
ваш покой --покой на секунду замерших шариков, ничтоне превосходит вас в
вашем мире, от всего вы свободны, даже отбезусловных условностей языка, --
всевозможностиобщатьсядруг с другом утрачены,каждый ищет собственный
язык, каждыйпразднует собственные праздники, все отделены друг от другаи
более одиноки, чем одинокие звезды, затерянные в пространстве.
Чегождатьот братства? Дерево не знаетбратства, авы --частички
дерева, оно вбирает вас в себя, оно приходит за вами извне,поэтому я ине
устаю повторять: кедр -- это принуждение для песка, не песок порождает кедр,
а семечко.
Но как вам стать кедром, если каждый хочет вырастить свое дерево, а эти
и вовсене желают подчиняться дереву, они зовутеготираном и жаждут сами
сделаться тиранами? Вас нужно расставить по местам и научить служить дереву,
глупо настаивать на том, что дерево должно служить вам.
Поэтомуябросаю семечкои хочуподчинитьвасеговласти. Да,я
несправедлив,еслисправедливость--это равенство.Ясоздаюкартины,
силовые линии и напряженность.Но благодаря мне вы преобразитесь в обильную
крону, и питать вас будет солнце.
CVIII
Я увидел: дозорный спит.
Егождетказнь. От его бодрствованиязависят слишкоммногоспящих,
дыхание их замедлилось, жизнь течет сквозь них, словно волны по тихой бухте.
Зависят храмы,сокровищаи святыни, чтокопились долго и медленно, словно
мед,-- потом, мозолями на руках, ударамирезца, ударами молотка, тяжестью
камней, глазами, что слепнут от танца иголки по золотой парче,расцветающей
цветами и узорами благодаря стараниюнабожных рук. Зависят житницы,полные
зерна, собранного, чтобыоблегчить суровую зиму. Священные книги в житницах
мудрости,гдепокоятсязалоги, обеспечивающиечеловеческоевчеловеке.
Тяжелобольные,которым яоблегчил мысль осмерти: смерть-- необходимый,
совершаемыйвкругусемьи обряд, оналегкаипочти незаметна,она--
передача в родныерукинаследства.Дозорный, дозорный,ты-- смысл моих
стен, а они -- оболочкахрупкого телагорода, они не дают ему расточиться;
появись в них брешь -- и тело обескровится. Ты ходишьпо стене взад-вперед,
вслушиваешьсявшорохипустыни,чтовечнобряцаеторужием,постоянно
волнуется, словно морская зыбь, вечно угрожает тебе и своей угрозой закаляет
и укрепляет тебя. Как отделить то, чтоуничтожает тебя,от того, чтотебя
созидает? Один и тот же ветер строитдюны иразрушаетих,один и тотже
поток выглаживает скалу истираетее в песок,одноитоже принуждение
выковываетв тебе душу и лишает тебядуши, одна и таже работадает тебе
жизнь и отнимает ее, одна и та же любовь переполняет тебя и опустошает. Враг
придаеттебеформу,онпринуждаеттебякстроительствувнутренних
укреплений, он длятебятоже,что моредля корабля: море -- враг,оно
готово поглотить корабль, и корабль без устали сопротивляется ему, ното же
море для корабляопора,ограничениеивозможность обрести форму,веками
форштевень разрезал волны, а они, обхватывая судно, лепили ему корпус, делая
его все более обтекаемыми изящным. Ветер рвет парусаи надувает их, делая
похожимина крылья. Не будьу тебя врагов, у тебя не былобыни меры, ни
формы.
Но что значат стены, если нет дозорного?
Часовой заснул-- городбеззащитен.