Ты обжегслепоглухонемогоиназвал:огонь.Ты
несправедлив коболочке,тыпричинил ейболь,ты справедлив к человеку,
укрытому ею, -- ты далемусвет,открыл, чтотакое огонь. Больше тебе не
понадобится обжигатьего, прислове "огонь" он отдернетруку. И это будет
знак, что он родился на свет.
Каждый,самтогонеподозревая,словносетью,опутанмножеством
условностей, но не в состоянии ощутить их на себе, ибо они есть. Есть разные
дома.Естьразная еда. (Я установил великий праздник, чтобы они ждали его,
чтобы верили:с этогодняначинается новаяжизнь. Чтоим делать, как не
следовать направлению русла?Да, направленностьуже несправедливость, но и
праздник в чередебудних днейтаже несправедливость.) Благодаря красивым
домам одни что-то получили, другие что-то потеряли. Вошли, вышли. Мой лагерь
я расчерчу белыми линиями--в нем будут опасные зоны и безопасные.Вот я
обозначил запретную зону, за приближениек ней я буду карать смертью. Так я
строю костяк в медузе. Скороонаначнет передвигатьсясамостоятельно, как
отрадно!
Человекполучаетсловапустыми.Но по мере тогокак они насыщаются
смыслом, они становятся шпорами, уздой, удилами.Появляются жестокие слова,
от них плачут. Появляются певучие слова, от них светлеет на сердце.
"Я сделал вещи доступными..." --считай, что ты проиграл, не богатство
беда, беда--отсутствиетрамплинов, что вынуждалитебядвигаться путем
созидания, теперь ты используешь готовое. Беда не в том, что ты дал, бедав
том, что ничего не требуешь. Когда больше даешь, больше и спрашивай.
Справедливость,равенство--отних веет покоем смерти.Чтотакое
братство, знает лишьрастущийкедр. Не путай с братством круговую поруку и
соглашательство --соглашательством живет толпа, надней нет Бога, под ней
-- питающих подземных вод, а в ней самой нет мускулов, она не спеша гниет, и
только.
Они лишилисьформы, живя толпой равных по законамсправедливости. Они
стали горстью одинаковых шариков.
Брось вэтутолпусемечко,еедолжна преобразитьнесправедливость
дерева.
CXVII
Язаметил, мойвосточныйсоседвнимателеннек событиямвсвоем
царстве, не к устройству и не к учреждениям, не к вещам, а только к перепаду
высот.Иеслиты захочешьузнатьмое царствоиотправишьсяспервак
кузнецам, ты увидишь,они куют гвозди, онивлюблены вгвозди, речи их--
славословие ковке гвоздей.Потом ты пойдешь к лесорубам, увидишь, как валят
онидеревья,какувлечены рубкой; первыйтреск мощного ствола для них --
праздник,падениедерева-гиганта--радостноеторжество.Тынавестишь
астрономов, они погружены в наблюдение за звездами, ты постоишь,послушаешь
их молчание. Кузнецы, лесорубы, астрономы любовно делают свое дело. И если я
спрошу тебя: "Что творится у меня в царстве? Что у нас будет завтра?" --ты
ответишь: "Будут коватьгвозди, валить деревья, наблюдатьзвезды,у тебя,
сталобыть, будутзапасы гвоздей,древесина, звездные карты".
Невидящий
дальше собственного носа, ты проглядел строительство корабля. Конечно, никто
не сказал тебе: "Завтра мы выйдем в море". Каждый убежден, что служит своему
богу. Язык каждоготак ограничен, что ему не воспеть бога богов -- корабль.
Но корабль щедр, благодаря ему кузнец влюблен в свои гвозди.
Тывидел бы будущееяснее, если бы приподнялсянад дробностью мира и
ощутил ту жаждуморскогопростора, какую яразбудилв душе моего народа.
Тогда ты увидел бы фрегат --он сделан из гвоздей, досок, стволов деревьев,
онпослушензвездам,он медленно вырастаетвтишине,словно кедр,что
вытягивает соли и соки из каменистой почвы и окунает их в солнечный свет.
Еслибы ты встал повыше, это устремление в будущеесталобы для тебя
очевидным. Ты не ошибся бы -- повсюду, где только возможно, явлено тяготение
к морю. Ничего ведь не сделать и с земным тяготением, -- я выпустил изруки
камень, он непременно упадет на землю.
Вот я смотрю на человека. Он отправился на прогулку и пошелна восток.
Я немогупредсказать, кудаон идет.Пройдястошагов и убедив меняв
неизменностинаправления, онвозьмет исвернетвсторону.Но ближайшее
будущее моейсобаки мне известно, стоит ослабитьповодок,как она потянет
меня к востоку, оттуда пахнет дичью, и, если я спущу ее, она ринется туда со
всех ног. Натяжениеповодкасказаломне больше,чем пройденная человеком
сотня шагов.
Я смотрю на узника, он сидит или лежит ничком, кажется -- он подавлен и
ничего не хочет. Нет, он хочет свободы.Устремление его явственно для меня,
и мне достаточно указать ему на щель в стене, как он вздрогнет, напряжется и
преисполнится внимания.И еслищель ведет за городскиестены,покажи мне
узника, который бы не разглядел ее!
Но еслиты погруженвразмышления,то,занятыйсобственнымходом
мыслей,ты можешь незаметить ниэтой щели,нидругой. Или, заметив ее,
начнешь рассуждать, удобно ли будет ею воспользоваться,ирешишься слишком
поздно -- каменщикиуспеютеезаделать. Но покажи мне воду, заключенную в
бассейн, какой из щелей она пренебрежет?
Потому яи говорю: внутреннеепредрасположение, тяготение, Которое не
выразишь словом-- язык наш не приспособлендляэтого,-- могущественнее
всех умствований,толькооно ведет нас и нами правит.Потому яи говорю:
разум в услужении у души, склонности души управляют им, а он лишь обозначает
всякийраз направление, обосновывает его сентенциями, а тебе кажется, будто
ты послушенсвоим разбредающимся мыслям. Но ятебе говорю: управляют тобой
только божества -- храм, дом, царство, страсть к морю, жажда свободы.
И я тоже, как мой сосед,чтоправитпо другую сторону горы, не стану
следить за тем, что делается. Мне не угадать по полету голубя, свернет ли он
к голубятнеили подчинитсяволе ветра. Мне не понять, возвращается человек
домой, потому чтолюбит свою жену или подчиняется тяжкому долгу, не понять,
что сулит его возвращение -- любовную встречу или разрыв. Но когда речь идет
обузнике,янесомневаюсь:оннеупуститслучая, поставитногуна
оброненный мною ключ, ощупает каждыйпрутрешетки, некачается ли один из
них, присмотрится к каждому тюремщику, -- я уже вижу, как исчезает мой узник
в просторе за городскими стенами.