Более того, пришлось снова прибегать к помощи зонда, хотя г-н
Тибо питал к этой процедуре неодолимое отвращение.
После зондажа больному стало полегче. Но все эти манипуляции совсем его
доконали.Пробило половину четвертого.Конец дня несулил ничего доброго.
Начинало слабеть действие морфия.Допромывания,которое делалитолько в
пять,оставалось ещебольшечаса.Желаяразвлечь больного,монахиня по
собственному почину кликнула г-на Шаля.
Господин Шаль, до смешного маленький, скромно проследовал в свой уголок
к оконной нише.
Егоодолевали заботы.Толькочтовкоридореонвстретил толстуху
Клотильду,иона шепнула ему наухо:"Аужкак наш хозяин за последнюю
неделю изменился,ужас!"Итак как Шаль испуганно уставился нанее,она
пояснила,положив своюздоровенную лапищуемунаплечо:"Поверьте мне,
господин Шаль, от этой хвори пощады ждать не приходится!"
Господин Тибо не шевелился,дышал он сприсвистом ичуть постанывал,
скорее по привычке,потому что боли еще его не мучили:лежа неподвижно, он
даже испытывал приятную расслабленность. Тем не менее, боясь, что боль снова
вернется, он решил поспать. Но стесняло присутствие секретаря.
Он поднял одно веко и бросил в сторону окна жалостный взгляд:
- Нетеряйте времени,господин Шаль,не ждите зря.Вряд ли ясмогу
сегодня работать.Взгляните сами...-Он попытался было поднять руку: - Я
человек конченый.
Шаль даже не подумал притвориться.
- Как? Уже? - тревожно воскликнул он.
ГосподинТибоудивленноповернулвегосторонуголову.Между
полусомкнутыми ресницами вспыхнул насмешливый огонек:
- Разве высаминевидите,чтоскаждым днем силы моиуходят?-
вздохнул он.- К чему же обольщаться? Если приходится умирать, то уж скорее
бы.
- Умирать? - повторил Шаль, складывая руки.
В глубине души г-н Тибо наслаждался этой сценой.
- Да, умирать! - бросил он грозно. Потом вдруг открыл оба глаза и снова
смежил веки.
Окаменевотстраха,Шальнеотрываясьсмотрелнаэтоотекшее,
безучастное лицо,уже мертвенное лицо.Значит, Клотильда была права? А что
же станется с ним?.. Он как бы воочию увидел, что предуготовит ему старость:
нищету.
Каквсегда,когда онстарался собрать все свое мужество,его начала
бить дрожь, и он бесшумно соскользнул со стула.
- Приходит,другмой,такаягодина,когданачинаешь желать только
одного-покоя,-пробормотал Тибо,уженаполовину сморенныйсном.-
Христианин не должен страшиться смерти.
Прикрыв глаза,он вслушивался, как замирает эхо этих слов в его мозгу.
И вздрогнул от неожиданности,когда совсем рядом с постелью вдруг прозвучал
голос Шаля.
- Верно,верно!Ненадобояться смерти!-сказал секретарь исам
испугался своей дерзости.
И вздрогнул от неожиданности,когда совсем рядом с постелью вдруг прозвучал
голос Шаля.
- Верно,верно!Ненадобояться смерти!-сказал секретарь исам
испугался своей дерзости. - Вот я, меня лично смерть мамаши... - пробормотал
он и замолк, словно задохнувшись...
Говорил он с трудом,мешали искусственные челюсти, потому что носил он
ихещесовсемнедавно,выигравнаконкурсе ребусников,организованном
Зубоврачебным институтом Юга,специальностью коегобылолечение зубовпо
переписке и заочное изготовление протезов для пациентов,приславших слепки.
Впрочем,г-нШаль был вполне доволен своими новыми челюстями,правда,их
приходилось снимать вовремя еды или во время продолжительной беседы.Зато
ондостиг известной ловкости ввыталкивании языком протезов и,делая вид,
что сморкается, подхватывал их носовым платком. Так поступил он и сейчас.
Освободившись от бремени, он начал с новыми силами:
- Так вот, меня смерть мамы не пугает. Чего же тут пугаться? У нас дома
тишь игладь теперь,когда она вбогадельне и даже в детство впала,что,
впрочем, тоже имеет свою прелесть.
Он снова запнулся. Поискал удобной формулы перехода.
- Я сказал "мы" потому,что живу я не один. Может, вы слышали, сударь?
Со мной осталась Алина...Алина, бывшая мамина прислуга... И ее племянница,
маленькая Дедетта,ее еще господин Антуан оперировал вту страшную ночь...
Да,да,-добавил Онсулыбкой,иулыбка этавдруг выразила какую-то
непередаваемую нежность,-малышка живет с нами,даже меня дядей Жюлем по
привычке называет...Смешно,ей богу,никакой яей не дядя...-Улыбка
погасла,лицо омрачилось,и вдруг он сказал,словно отрубил:- А знаете,
сколько стоит троих прокормить?
Снесвойственной емубесцеремонностью онпододвинулсяещеближек
кровати стакимвидом,будтоемунеобходимо былосообщить нечто крайне
важное;ностарательно избегалглядеть напатрона.Атот,захваченный
врасплох,сквозьнеплотноприкрытые векитожеприглядывался ксвоему
секретарю.За этими внешне суматошными словами,которые,казалось, вьются
вокругнекоегопотаенного замысла,больнойчувствовал что-тонеобычное,
тревожащее, отгонявшее желание спать.
Вдругг-нШальотпрянул иначал ходить взадивперед поспальне.
Подметки скрипели при каждом шаге, но теперь ему было не до того.
Он снова заговорил, заговорил с горечью.
- Впрочем, и моя собственная смерть меня не пугает! В конце концов, все
мы в руце божией...Но зато жизнь!Ох,жизнь меня пугает, жизнь! Старость
пугает! - Он повернулся на каблуках и вопросительно пробормотал: - А?.. Что?
- Иснова зачастил:-Сэкономил ядесять тысяч франков.Отнес их в один
прекрасный день в "Преклонные годы".Вот вам, держите, говорю, десять тысяч
и в придачу матушку!Такая у них плата. Разве это дело?.