- До чего густая, прямо ужас! Словно огонь под кожей прошел! А
пахнет-то как, слышишь? Та, прежняя, была хоть без запаха!
Антуан сел.Он ничего не ответил.Между первым и вторым впрыскиванием
не было и не могло быть никакого различия: две совершенно одинаковые ампулы,
та же самая игла,та же самая рука,лишь,так сказать, другая этикетка...
Стоит только умело направить ум человека на ложный путь, как все его чувства
сами начнут сразу жеусердно работать втом женаправлении.Амы-то еще
слеподоверяем этимжалким поводырям...Иэтаребяческая потребность до
последнего дыханиянизкопоклонствовать передразумом!Дажедлябольного
самое страшное непонимать.Достаточно дать тому илииному явлению точное
название,найтиемублаговидное объяснение,стоиттолько нашему бедному
мозгу попытаться по видимости логично связать две идеи..."Разум,разум, -
думал Антуан, - и все-таки он единственная незыблемая точка среди шквала. Не
будь разума, что бы с нами сталось?"
Господин Тибо снова закрыл глаза.
Антуан махнул сестре Селине,чтобы онаудалилась (ониужезаметили,
что, когда находятся вдвоем у постели больного, он легче раздражается).
Хотя Антуан видел отца каждый день, сегодня он отметил резкие перемены,
происшедшиесним.Кожабылапрозрачно-желтоватая,блестела,как
полированная, а это дурной знак. Отечность увеличилась, под глазами набрякли
мешки.Нос,напротив,туго обтянуло кожей,истал ясно виден хрящ,что
странно меняло выражение лица.
Больной шевельнулся.
Мало-помалу лицо егооживилось.Унего уже небыло обычного хмурого
вида.Онтоиделоподымал ресницы,исквозьнихпоблескивал яркий,
расширенный зрачок.
"Двойная доза начинает действовать,- подумал Антуан, - сейчас на него
найдет стих красноречия".
И впрямь,г-н Тибо ощущал некую разрядку:потребность отдохнуть,тем
более восхитительную,что оннечувствовал ни боли,ни сопровождавшей ее
усталости. Однако он не перестал думать о смерти, но так как перестал верить
в нее,ему хотелось,даже приятно было поговорить на эту тему. Сказывалось
возбуждающее действие морфия, и больной не устоял перед искушением разыграть
для самого себя,атакже идля сына,спектакль назидательного прощания с
жизнью.
- Ты меня слушаешь,Антуан?- вдруг спросил он. Спросил торжественным
тоном.И потом без всяких предисловий:-В завещании,которое ты найдешь
послемоейсмерти...(Чуть заметная пауза,такделает придыхание актер,
ожидающий ответной реплики.)
- Ну,Отец,- благодушно перебил его Антуан. - Я не думал, что ты так
уж торопишься умирать!-Он рассмеялся.-Как раз наоборот, я только что
говорил, что тебе не терпится выздороветь!
Довольный словами сына, старик поднял руку.
- Дай мне договорить,дружок.Возможно,сточки зрения науки я и не
безнадежный больной.
Возможно,сточки зрения науки я и не
безнадежный больной.Но уменя самого такое чувство,будто...будто я...
Впрочем,смерть...Тамалость добра,которую япытался сделать наэтой
земле,мне зачтется там...Да...И если день уже настал (быстрый взгляд в
сторону Антуана сцелью убедиться,что сего губ неисчезла скептическая
усмешка)...чтожтутподелаешь?Будемнадеяться...Милосердиебожие
безгранично.
Антуан молча слушал.
- Но ятебе вовсе не это собирался сказать.В конце моего завещания я
упоминаю ряд лиц...Старые слуги...Так вот я хочу обратить твое внимание,
дружок, на этот пункт. Он составлен уже несколько лет назад. Возможно, я был
не слишком...не слишком щедр.Яимею ввиду господина Шаля.Он человек
славный и многим мне обязан,это бесспорно, даже всем обязан. Но это еще не
причина, чтобы его усердие осталось без награды, пусть даже слишком щедрой.
Говорилонотрывисто,таккакегобилкашель,вконцеконцов
принудивший его замолчать. "Очевидно, болезнь прогрессирует довольно быстро,
- думалАнтуан,-кашельусиливается,тошнотытоже.Должнобыть,
новообразование недавнего происхождения начало ползти снизу вверх... Легкие,
желудок... Достаточно любого осложнения, и мы будем бессильны..."
- Я всегда,-продолжал Оскар Тибо - под воздействием наркотика мысль
его то прояснялась,то теряла логическую нить, - я всегда гордился тем, что
принадлежу кклассу состоятельных людей,накоих вовсе времена религия,
отчизна...Нобогатство накладывает,дружок,известные обязательства.-
Мысль егоснова вильнула всторону.-Аты,аутебя пагубная тяга к
индивидуализму,-вдруг заявил он,бросив наАнтуана сердитый взгляд.-
Конечно, ты переменишься, когда повзрослеешь... когда состаришься, - уточнил
он,-когда ты,и ты тоже создать семью... Семья, - повторил больной. Это
слово,которое он неизменно произносил спафосом,сейчас пробудило внем
неясные отзвуки,вызвало в памяти отрывки из собственных прежних речей.Но
связь мыслей снова распалась.Он торжественно повысил голос.-Ивпрямь,
дружок,если мыпризнаем,чтосемья обязана оставаться первичной ячейкой
общественного организма,неследует ли...неследует ли строить ее таким
образом,чтобы она переросла в...плебейскую аристократию... откуда отныне
будет черпаться элита?Семья,семья...Ответь-камне,разве немытот
стержень,вокругкоторого...котороговращаетсясовременноебуржуазное
государство?
- Совершенно с тобой согласен, Отец, - мягко подтвердил Антуан.
Старик,казалось,даже неслушает.Постепенно он оставил ораторский
тон, направление мысли стало яснее.
- Ты еще одумаешься, дружок! Аббат тоже на это рассчитывает. Одумаешься
иоткажешься отопределенного круга идей,ияотдуши хочу,чтобы это
случилось как можно раньше.