Это
были ратники Василия Волкова. На кольчуги денегнехватило,оделихв
тигелеи, хотя и робел, - как бы на смотру не стали его срамитьиругать:
не по верстке-де оружие показываешь, заворовался...
Василий и Михаила сидели в санях у Цыгана. Позадихолопывеликоней:
Васильева - в богатом чепраке и персидскомседлеиМихайловаразбитого
мерина, оседланного худо, плохо.
Михаила сидел, насупившись. Их обгоняло,кричаихлещаполошадям,
много дворян и детей боярских в дедовских кольчугах и латах, в новопошитых
ферязях, втерликах,втурскихкафтанах,-весьуездсъезжалсяна
Лубянскую площадь, на смотр, на земельную верстку и переверстку. Люди, все
до одного, смеялись, глядя на Михайловамерина:"Эй,ты-наворонье
кладбище ведешь? Гляди, не дойдет..." Перегоняя,жгликнутами,-мерин
приседал... Гогот, хохот, свист...
Переехали мостчерезЯузу,гденакрутомберегувертелисьсотни
небольших мельниц. Рысью вслед за санями иобозамипроехалипоплощади
вдоль белооблезлой стены с квадратными башнями ипушкамимежзубцов.В
Мясницких низеньких воротах -крик,ругань,давка,-каждомунадобно
проскочить первому, бьются кулаками,летятшапки,трещатсани,лошади
лезут на дыбы. Надворотамитеплитсянеугасимаялампадапередтемным
ликом.
Алешку исхлестали кнутами, потерял шапку, -кактолькоживостался!
Выехали на Мясницкую... Вытирая кровь с носа, он глядел посторонам:ох,
ты!
Народ валом валил вдольузкойнавознойулицы.Издощатыхлавчонок
перегибались, кричали купчишки, ловили за полы, с прохожих рвали шапки,-
зазывали к себе. За высокими заборами - каменные избы, красные, серебряные
крутые крыши, пестрые церковныемаковки.Церквей-тысячи.Ибольшие
пятиглавые, и маленькие - на перекрестках - чуть в дверь человеку войти, а
внутри десятерым не повернуться.Враскрытыхпритворахжаркиеогоньки
свечей. Заснувшие на коленяхстарухи.Косматые,страшныенищиетрясут
лохмотьями, хватают за ноги, гнусавя, заголяют теловкровиидряни...
Прохожим в нос безместные страшноглазые попы суют калач,кричат:"Купец,
идем служить, а то - калач закушу..." Тучи галок над церквушками...
Едва продрались за Лубянку,гдетолпилиськучкамиповсейплощади
конные ратники. Вдали, у Никольских ворот, виднелась высокая-трубой-
соболья шапка боярина, меховые колпакидьяков,темныекафтанывыборных
лучших людей. Оттуда худой, длинный человек сдлиннойбородищейкричал,
махал бумагой. Тогда выезжал дворянин, богато ли,бедноливооруженный,
один или со своими ратниками, и скакал к столу. Спешивался, кланялся низко
боярину и дьякам. Они осматривали вооружение и коней, прочитывализаписи,
- много ли земли ему поверстано. Спорили. Дворянин божился, рвалсебяза
грудь, а иные, прося, плакали, что вконец захудали на землишке ипомирают
голодной и озябают студеной смертью.
Так, постародавнемуобычаю,каждыйгодпередвесеннимипоходами
происходил смотр государевых служилых людей - дворянского ополчения.
Василий и Михаила сели верхами. Цыганову и Алешкину лошадейраспрягли,
посадили на них без седел двух волковскиххолопов,атретьему,пешему,
велели сказать, что лошадь-де по дороге ногу побила. Сани бросили.
Цыган только за стремя схватился: "Куда коня-то моего угоняете? Боярин!
Да милостивый!"... Василий погрозил нагайкой: "Пошуми-ка..."Акогдаон
отъехал. Цыган изругался по-черному и по-матерному, бросил в сани хомути
дугу и лег сам, зарылся в солому с досады...
Об Алешке забыли. Он прибрал сбрую в сани. Посидел, прозяб без шапки, в
худой шубейке. Что ж - дело мужицкое, надо терпеть. И вдруг потянулносом
сытный дух. Мимо шел посадский в заячьей шапке, пухлый мужик смаленькими
глазами. На животе у него, в лотке под ветошьюдымилисьподовыепироги.
"Дьявол!" - покосился на Алешку, приоткрылсуглаветошь,-"румяные,
горячие!" Духом поволокло Алешку к пирогам:
- Почем, дяденька?
- Полденьги пара. Язык проглотишь.
У Алешки за щекой находились полденьги -полушка,-когдауходилв
холопы, подариламамканагорькоесчастье.Ижалкоденег,иживот
разворачивает.
- Давай, что ли, - грубо сказал Алешка.Купилпирогиипоел.Сроду
такого не ел. А когда вернулся к саням, - ни кнута, ни дуги, ни хомутасо
шлеей нет, - унесли. Кинулся к Цыгану, -тотиз-подсоломыобругал.У
Алешки отнялись ноги, в голове - пустой звон. Сел было наотводсаней-
плакать. Сорвался, стал кидаться к прохожим: "Вора не видали?.."Смеются.
Что делать? Побежал через площадь искать боярина.
Волков сидел на коне, подбоченясь, - в меднойшапке,нагрудиина
брюхе морозом заиндевели железные, пластинами, латы. Василия неузнать-
орел. Позади - верхами - два холопа, как бочки, в тигелеях,наплечах-
рогатины. Сами понимали: ну и вояки! глупее глупого. Ухмылялись.
Растирая слезы, гнусавя до жалости, Алешка стал сказывать про беду.
- Сам виноват! - крикнул Василий, - отец выпорет. А сбрую отец новую не
справит, - я его выпорю. Пошел, не вертись перед конем!
Тут его выкрикнул длинный дьяк, махая бумагой. Волков с места вскачь, и
за ним холопы, колотя лошаденок лаптями, побежаликНикольскимворотам,
где у стола, в горлатной шапке и в двухшубах-бархатнойиповерх-
нагольной, бараньей, - сидел страшный князь Федор Юрьевич Ромодановский.
Что ж теперь делать-то? Ни шапки,нисбруи...Алешкатихоголосил,
бредя по площади. Его окликнул, схватил за плечо Михаила Тыртов,нагнулся
с коня.
- Алешка, - сказал, и у самого - слезы, и губы трясутся, - Алешка,для
бога беги к Тверским воротам, -спросишь,гдедворДанилыМеньшикова,
конюха. Войдешь, и Даниле кланяйся три раза в землю...Скажи-Михаила,
мол, бьет челом... Конь, мол, у него заплошал... Стыдно, мол... Дал быон
мне на день какого ни на есть коня -показаться.