Запомнишь?Скажи-я
отслужу... За коня мне хоть человека зарезать... Плачь, проси...
- Просить буду, а он откажет? - спросил Алешка.
- В землю по плечи тебя вобью! - Михаила выкатил глаза, раздул ноздри.
Без памяти Алешка кинулся бежать, куда было сказано.
Михаила промерз в седле, не евши весь день. Солнце клонилось в морозную
мглу. Синел снег. Звонче скрипели конские копыта. Находили сумерки,ипо
всей Москве на звонницах и колокольняхначализвонитьквечерне.Мимо
проехал шагом Василий Волков, хмуро опустив голову. Алешка все не шел.Он
так и не пришел совсем.
6
В низкой, жарко натопленной палате лампады озаряли низкий свод и темную
роспись на нем: райских птиц, завитки трав.
Под темными ликами образов,наширокойлавке,уйдяхилымтеломв
лебяжьи перины, умирал царь Федор Алексеевич.
Ждали этого давно: у царя была цинга и пухли ноги. Сегодняоннемог
стоять заутрени, присел на стульчик, да и свалился. Кинулись - едва бьется
сердце. Положили под образа. От воды у него ноги раздуло,какбревна,и
брюхо стало пухнуть. Вызвали немца-лекаря. Он выпустил воду, и царь затих,
- стал тихо отходить. Потемнелиглазныевпадины,заострилсянос.Одно
время он что-то шептал, не моглипонять-что?Немецнагнулсякего
бескровным устам: Федор Алексеевич невнятно, однимдуновениемпроизносил
по-латыни вирши. Лекарю почудилсявцарскомшепотестихОвидия...На
смертном одре - Овидия? Несомненно, царь был без памяти...
Сейчас даже его дыхания не было слышно.Узаиндевелогоокна,гдев
круглых стеклышках играл лунный свет, - сиделнараскладномитальянском
стуле патриарх Иоаким, суровый и восковой, в черноймантиииклобукес
белым восьмиконечным крестом, сидел согбенноинеподвижно,каквидение
смерти. У стены одиноко стояла царица Марфа Матвеевна, - сквозь туман слез
глядела туда, где из груды перин виднелся маленький лобикивытянувшийся
нос умирающего мужа. Царице всего было семнадцать лет, взяли ее водворец
из бедной семьи Апраксиных за красоту. Два только месяцапобылацарицей.
Темнобровое глупенькое ее личико распухло от слез. Она тольковсхлипывала
по-ребячьи, хрустела пальцами, - голосить боялась.
В другом конце палаты, в сумраке под сводами, шепталась большая царская
родня - сестры, тетки, дядья и ближние бояре:ИванМаксимовичЯзыков-
маленький. в хорошем теле, добрый, сладкий,человеквеликойловкостии
глубокий проникатель дворцовых обхождений; постныйиблагостныйстарец,
книжник, первый постельничий - Алексей Тимофеевич Лихачев и князьВасилий
Васильевич Голицын - писаный красавец: кудряваябородкаспроплешинкой,
вздернутые усы, стрижен коротко, - по-польски,впольскомкунтушеив
мягких сапожках на крутых каблуках, - князь роста был среднего.
Синие глаза его блестеливозбужденно.Часбылрешительный,-надо
сказывать нового царя. Кого? Петра или Ивана?СынаНарышкинойилисына
Милославской? Оба еще несмышленые мальчишки, за обоимисила-вродне.
Петр - горяч умом, крепок телесно, Иван - слабоумный, больной, вей из него
веревки... Что предпочесть? Кого?
Василий Васильевич становился боком к двустворчатой, обложенной медными
бармами дверце, припав ухом, прислушивался, - всоседнейтроннойпалате
гудели бояре. С утра, не пивши, не евши, прелившубах,-Нарышкиныс
товарищи и Милославские с товарищи. Полна палата: лаются, поминаютобиды,
чуют, - сегодня кто-то из них поднимется наверх, кто-то полетит в ссылку.
- Гвалт, проше пана,-прошепталВасилийВасильевичи,подойдяк
Языкову, сказал ему по-польски тихо:-тыб,ИванМаксимович,всеж
поспрошал патриарха, - он-то за кого?
Курчавый,сильнозаросшийрусымволосомЯзыковрумяно,сладко
улыбнулся, глядя снизу вверх, - от жары запотел, пах розовым маслом:
- И владыка и мы твоего словаждем,князюшка...Амы-токакбудто
решили...
Подошел Лихачев, вздохнул, осторожно кладя белую руку на бороду.
- Разбиваться нельзя, Василий Васильевич, в сейвеликийчас.Мытак
размыслили: Ивану быть царем трудно, непрочно, - хил. Нам сила нужна.
Василий Васильевич опустил ресницы,усмехалсяуголкомкрасивыхгуб.
Понял, что спорить сейчас опасно.
- Будь так, - сказал, - быть царем Петру.
Поднял синие глаза, и вдруг онивздрогнулиизаволоклисьнежно.Он
глядел на вошедшую царевну, шестую сестру царя, Софью. Не плавно, лебедем,
как подобало бы девице, - она вошластремительно,распахнулисьполыее
пестрого летника, не застегнутого наполнойгруди,разлетелиськрасные
ленты рогатого венца. Подбелиламиирумянаминанекрасивомлицеее
проступали пятна. Царевна была широкавкости,коренастая,крепкая,с
большой головой. Выпуклый лоб, зеленоватые глаза, сжатый ротказалисьне
девичьими, - мужскими. ОнагляделанаВасилияВасильевичаи,видимо,
поняла - о чем он только что говорил и что ответил.
Ноздри ее презрительно задрожали. Она повернулась к постели умирающего,
всплеснула руками, стиснула ихиопустиласьнаковер,прижалалобк
постели. Патриарх поднял голову, тусклый взгляд его уставилсяназатылок
Софьи, на ее упавшие косы. Все, ктобылвпалате,насторожились.Пять
царевен начали креститься. Патриархподнялсяидолгогляделнацаря.
Отмахнулчерныерукаваи,широкоосенивегокрестом,началчитать
отходную.
Софья схватилась за затылок и закричала пронзительно,дико,-завыла
низким голосом. Закричали ее сестры... Царица Марфа Матвеевна упала ничком
на лавку. К ней подошел старший брат ее, Федор Матвеевич Апраксин,рослый
и тучный, в шубе до пят, - сталгладитьцарицупоспине.Кпатриарху
подбежал Языков, припал и потянул за руку.Патриарх,Языков,Лихачеви
Голицын быстро вышли в троннуюпалату.Боярестадомдвинулиськним,
размахивая рукавами, выставляя бороды, без стыда выкатывая глаза: "Что, ну
что, владыко?.