.. Ох, ох, бедной...Явноослепил
тебя дьявол... И не видал ты и не знаешь духовного жития"...
Закрыв глаза, поп Филька затряс щеками, засмеялся.Данилаещеналил.
Выпили.
- Стрельцы уж никонианские книги рвут и прочь мечут, - сказал он. - Дал
бы бог - стрельцы за старину встали...
Он обернулся. Залаяли кобели. Заскрипелиступеникрыльца.Задверью
произнесли Исусову молитву. "Аминь", - ответили троесобеседников.Вошел
высокий стрелец Пыжова полка, Овсей Ржов, шурин Данилы.Перекрестилсяна
угол. Отмахнул волосы.
- Пируете! - сказал спокойно. - А какие дела делаютсянаверху,выне
знаете?.. Царь помер... Нарышкины с Долгорукими Петра крикнули... Вотэто
беда, какой не ждали... Все в кабалу пойдем к боярам да к никонианам...
8
ТурманомскатилсяАлешкаслестницывсугроб.Желтозубыекобели
кинулись, налетели. Он спрятал голову. Зажмурился... И не разорвали... Вот
так чудо, - бог спас! Рыча, кобелиотошли.НадАлешкойкто-топрисел,
потыкал пальцем в голову:
- Эй, ты кто?
Алешка выпростал один глаз. Кобелинеподалекуопятьзарычали.Около
Алешки присел на корточки давешний мальчик, - кого только что пороли.
- Как зовут? - спросил он.
- Алешкой.
- Чей?
- Мы - Бровкины, деревенские.
Мальчик разглядывал Алешку по-собачьему, - то наклонит голову кодному
плечу, то к другому. Луна из-за крыши сарая светилаемунабольшеглазое
лицо. Ох, должно быть, бойкий мальчик...
- Пойдем греться, - сказал он. - А не пойдешь, гляди, я тебя... Драться
хочешь?
- Не, - Алешка живо прилег. И опять они смотрели друг на друга.
- Пусти, - протянул голосом Алешка, -ненадо...Ятебеничегоне
сделал... Я пойду...
- А куда пойдешь-то?
- Сам не знаю куда... Меня обещались в землю вбить по плечи...Идома
меня убьют.
- Порет тятька-то?
- Тятька меня продал в вечное, ныне не порет. Дворовые, конечно,бьют.
А когда дома жил, - конечно, пороли...
- Ты что же - беглый?
- Нет еще... А тебя как зовут?
- Алексашкой... Мы Меньшиковы... Меня тятька когда двараза,акогда
три раза на день порет. У меня на заднице одни костиостались,мясовсе
содранное.
- Эх ты, паря...
- Пойдем, что ли, греться...
- Ладно.
Мальчики побежали в подклеть, где давеча Алешка видел огонь в печи. Тут
было тепло, сухо, пахло горячим хлебом, горела сальнаясвечавжелезном
витом подсвечнике. На прокопченных бревенчатых стенах шевелились тараканы.
Век бы отсюда не ушел.
- Васенка, тятьке ничего не говори, -скороговоркойсказалАлексашка
низенькой бабе-стряпухе. - Разувайся, Алешка. - Онснялваленки.Алешка
разулся. Залезли на печь, занимавшуюполовинуподклети.Тамвтемноте
чьи-то глаза смотрели не мигая.Этобыладавешняядевочка,отворившая
Алешке калитку. Она подалась в самую глубь, за трубу.
- Давайте что-нибудь говорить, - прошептал Алексашка.
-Уменямамка
померла. Тятька по все дни пьяный, жениться хочет.Мачехибоюсь.Сейчас
меня бьют, а тогда душу вытрясут...
- Они вытрясут, - поддакнул Алешка.
Девочка за трубой шмыгнула.
- То-то и я говорю... Намедни уСерпуховскихворотвидел,-цыгане
стоят табором, с медведями...Надудкахиграют...Пляс,песни...Они
звали. Уйдем с цыганами бродить?.. А?
- С цыганами голодно будет, - сказал Алешка.
- А то наймемся к купцам чего-нибудь делать... А летомуйдем.Влесу
можно медвежонка поймать. Я знаю одного посадского,-онихловит,он
научит... Ты будешь медведя водить, а я - петь,плясать...Явсепесни
знаю. А плясать злее меня нет на Москве.
Девочка за трубой чаще зашмыгала, Алексашка ткнул ее в бок:
- Замолчи, постылая... Вот что, мы ее с собой тоже возьмем, ладно.
- С бабой хлопот много...
- К лету ее возьмем, грибы собирать, - онадура,дура,адогрибов
страсть бойкая... Сейчас мы щей похлебаем,меняпозовутнаверхмолитвы
читать, потом пороть. Потом я вернусь. Лягем спать. А чуть свет побежимв
Китай-город, за Москву-реку сбегаем, обсмотримся. Там есть знакомые. Ябы
давно убежал, товарища не находилось...
- Купца бы найти, наняться - пирогами торговать, - сказал Алешка.
На крыльце бухнула дверь, - уходилигости,трещаступенями.Грозный
голос Данилы крикнул Алексашку наверх.
9
На Варварке стоит низенькая изба в шесть окон, с коньками и петухами, -
кружало - царевкабак.Надворотами-баранийчереп.Вороташироко
раскрыты, - входи кто хочет. На дворенажелтыхотмочисугробах,на
навозе валяются пьяные, - у коговкровьразбитарожа,укогосняли
сапоги, шапку. Многозапряженныхрозвальнейикупецких,срасписными
задками, саней стоят у ворот и на дворе.
В избе за прилавком - суровый целовальник с черными бровями. На полке -
штофы, оловянные кубки. В углу - лампады перед черными ликами.Устен-
лавки,длинныйстол.Заперегородкой-вторая,чистаяпалатадля
купечества. Туда если сунется ярыжка какой-нибудь или пьяный посадский,-
окликнет целовальник, надвинув брови, - непослушаешьчестью-возьмет
сзади за портки и выбьет одним духом из кабака.
Там, во второй палате,-степенныйразговор,купечествопьетпиво
имбирное, горячийсбитень.Торгуются,вершатсделки,бьютпорукам.
Толкуют о делах, - дела ныне такие, что в затылке начешешься.
В передней избе у прилавка - крик,шум,ругань.Пей,гуляй,только
плати. Казна строга. Денег нет - снимай шубу. А весь человекпропился,-
целовальник мигнет подьячему, тот сядет с краю стола, -заухомгусиное
перо, на шее чернильница, -ипошелстрочить.Ох,спохватись,пьяная
голова! Настрочит тебе премудрыйподьячийкабальнуюзапись.Пришелты
вольный в царев кабак, уйдешь голым холопом.