В группе листок пошел по рукам.
- Почешутся, - обрадовался Руночкин, - Ковалев, будешь теперь каяться?
- Сашка, ты молодец, - сказала Позднякова.
Осторожная Роза Полужан тихо спросила:
- Победа?
Сольц, видно, забыл про Сашу. Недоуменно смотрел, как входят вкабинет
восемьчеловек,иподумал,чтоназначилкакое-тосовещание.Нона
календаре никакой записи не оказалось.
Глинская протянула ему руку,онибылизнакомы,Сольцузналее,с
неуклюжей галантностью поднялся. Он оказался совсем маленького роста.
- По делу транспортного института, - объявил секретарь.
Это ничего не говорило Сольцу, он не знал дела транспортного института,
а Сашу по близорукости не узнал. Все же привычным движением руки пригласил
всех сесть.
Глинская развернула передСольцемстенгазету.Стенгазетавсевремя
свертывалась в рулон, и Глинская прихватилаеепокраямпресс-папьеи
массивнымстаканомдлякарандашей.Сольцрастерянноследилзаее
действиями.
- Вот эти эпиграммы, - сказала Глинская.
Сольц нагнулся к газете, близоруко сощурился.
Свиная котлета и порция риса -
Лучший памятник на могилу Бориса.
Он поднял глаза, не понимая, зачем эти эпиграммы. ИтутувиделСашу,
тот напряженно смотрел на него. ТогдатолькоСольцвспомнилвчерашнего
молодого человека, сидевшего в его кабинете. Он снова прочиталэпиграмму,
нахмурился.
- В чем же здесь контрреволюция?
- Тут несколько эпиграмм, - ответила Глинская.
Сольц опять наклонился к листу.
Упорный труд, работа в моде,
А он большой оригинал,
Дневник теряет, как в походе,
И знает все, хоть не читал.
- Номер посвящен шестнадцатой годовщине Октябрьской революции, - сказал
Баулин.
Сольц обвел всех сощуренным, близорукимвзглядом,пытаясьразобрать,
кому принадлежит этот голос. Перед ним сидели хорошенькая белокураяНадя,
Саша,маленькийскособоченныйРуночкин,испуганнаяРоза,растерянный
Ковалев.
- Октябрьская революция не отменила эпиграмм, - сурово ответил Сольц.
- Они помещены под портретами ударников, - настаивал Баулин.
Теперь Сольц увидел, кто спорит с ним.
- Раньше только на высочайших особ нельзя было сочинять эпиграммы. И то
сочиняли.
- Труд "в моде" - разве это правильно? - упорствовал Баулин.
-Труд,труд!-дернулсяСольц.-Буржуазныеконституциитоже
начинаются со слов о труде. Вопрос в том, какой труд и во имячеготруд.
Что в этой эпиграмме против труда?
- Видите ли...
- Вижу, как вы ломаете молодые жизни!-Сольцобвелрукойсидевших
перед ним ребят. - Вижу, как вы их мучаете и терзаете.ЭтоонихИльич
сказал: "Вам жить при коммунизме". Какой же коммунизм вы им преподносите?!
Вы его выкинули из института, куда ему идти? В грузчики?
- Он и работает грузчиком, - заметил Янсон.
- Мы его учили, это же наш будущий советский специалист. Авыегона
улицу. За что? За эпиграммы? Молодость имеет свои права. И первое ее право
- смеяться.
Опять с неуклюжей галантностью он повернулся к Глинской.
- В их годы мы тоже смеялись. Теперь они смеются, иславабогу!Если
молодые смеются, значит, хорошо, значит, они с нами. Авыихпозубам!
Эпиграммы друг на друга написали... А на кого им писать? На меня? Они меня
не знают. Над кем же им смеяться?
- Исключение утверждено райкомом, - предупредил Баулин.
- Утверждено, утверждено! - Сольц побагровел. - Как этоувасбыстро
получается!
Глинская, которая чувствоваласебяздесьгораздоуверенней,чемв
институте, примирительно спросила:
- Как поступим?
- Восстановить! - хмуро и решительно ответил Сольц.
11
Ребята вышли на улицу.
Руночкин скосил глаза.
- Надо отметить.
- Я - за, - радостно согласилась Надя.
- Мне нужно в другое место, - отказалась Роза.
- Пожалуй, и я поеду, - сказал грустный Ковалев.
- Привет Лозгачеву, - напутствовал его Руночкин.
У них оказалось несколько рублей, у Нади тоже.
- Заедем ко мне, умножим капитал, - предложил Саша.
Дома он обнял и поцеловал мать.
- Знакомься! Нас восстановили... Ура!
Софья Александровна заплакала.
- Здрасьте! - сказал Саша.
Она вытерла слезы,улыбнулась.Ивсеравносердцееебылополно
тревоги.
- Нина звонила.
- Мы зайдем за ней.
Нины дома не оказалось. В коридоре Варя разговаривала по телефону.
Саша положил руку на рычаг.
- Собирайся!
- Куда? - она с любопытством оглядела хорошенькую Надю.
- Выпивать и закусывать.
Быстро смеркалось, зажглись фонари. Сашалюбилпредвечерний,зимний,
деятельный Арбат, его последнее оживление. Все в порядке, все на месте. Он
идет по Арбату, как ходил всегда, все _то_ кончилось.
На углу Афанасьевского им попался Вадим в оленьем полушубке иякутской
шапке, с длинными, до пояса меховыми ушами.
- Покорителю Арктики! Давай с нами!
- Удачу обмывать? - сразу догадался Вадим.
- Именно.
- Поехали в "Канатик", чудное место, - поглядываянаНадю,предложил
Вадим.
- Сюда должна прийти Нина.
По крутой лестнице они спустилисьв"Арбатскийподвальчик",низкий,
разделенный толстыми квадратными колоннами, и отыскали свободный столикв
дальнемуглу.Пахлокухней,пролитымпивом,трактирнымизапахами
полуресторана, полупивной. Тускло светили неуклюжие бра, косоподвешенные
на низких изгибах арок. На эстраде возвышался контрабас в чехле, лежална
стуле саксофон - музыканты уже пришли.
Саша протянул через стол меню.
- Что будем заказывать?
- Как дорого, - вздохнула Надя.
- По силосу и по землетрясению, - предложил Руночкин.
- Не за винегретом и не за студнем мы сюда пришли, - возразил Саша.