- Крестоносец! - прошептал Збышко.
При виде крестоносца Збышко подумал, что это бог, услышав его молитву, посылает ему в своем милосердии того самого немца, о котором он
просил в Тынце, что надо воспользоваться милостью божией; не колеблясь поэтому ни единой минуты, не успев даже додумать до конца все эти мысли и
прийти в себя от изумления, он пригнулся в седле, вытянул на высоте в пол конского уха копье и издав родовой клич: "Грады! Грады!" - понесся во
весь опор на крестоносца.
Тот тоже изумился, придержал коня и, не хватаясь за копье, которое торчало у его ноги, воззрился на всадника, как бы недоумевая, неужели
тот и в самом деле хочет напасть на него.
- Наставляй копье! - кричал Збышко, вонзая в бока коню железные концы стремян. - Грады! Грады!
Расстояние между Збышком и крестоносцем стало уменьшаться. Видя, что всадник и впрямь мчится на него, крестоносец вздыбил коня и схватился
за оружие; казалось, копье Збышка вот-вот разлетится от удара в грудь рыцаря; но вдруг чья-то рука переломила его, как сухую тростинку, у самой
руки Збышка, затем та же рука с такой страшной силой натянула поводья его коня, что тот всеми четырьмя копытами врылся в землю и стал как
вкопанный.
- Что ты делаешь, безумец? - раздался густой грозный голос. - Ты покушаешься на жизнь посла, ты оскорбляешь короля!
Збышко взглянул на незнакомца и узнал в нем того самого великана, которого приняла за Вальгера свита княгини и испугались все ее придворные
дамы.
- Пусти меня на немца! Кто ты такой? - воскликнул Збышко, хватаясь за рукоять секиры.
- Убери секиру! Ради всего святого! Убери секиру, говорю тебе, не то я сброшу тебя с коня! - еще более грозно закричал незнакомец. - Ты
оскорбил его величество короля и будешь предан суду.
Затем, повернувшись к всадникам, сопровождавшим крестоносца, он крикнул:
- Ко мне!
Но тут подоспел Мацько, лицо которого выражало тревогу и гнев. Он тоже прекрасно понимал, что Збышко совершил безрассудный поступок,
который может иметь для него дурные последствия; однако готов был вступить в бой.
Неизвестного рыцаря и крестоносца сопровождало не более полутора десятков всадников, вооруженных копьями или самострелами, так что двое
рыцарей, закованных в броню, могли сразиться с ними не без надежды на победу. К тому же Мацько подумал, что если уж в будущем им грозит суд, то,
может, лучше уйти от него, прорвавшись сквозь кучку всадников, и укрыться потом где-нибудь, пока не пронесет тучу. Лицо у него перекосилось, он
стал похож на волка, готового укусить, и, втиснувшись на коне между Збышком и незнакомцем, спросил, хватаясь за меч:
- Кто такой? По какому праву?
- По такому праву, - возразил незнакомец, - что король повелел мне следить за безопасностью этих мест, а зовут меня Повала из Тачева.
Взглянув на рыцаря, Мацько и Збышко тут же вложили в ножны свои наполовину вынутые мечи и опустили головы. Не страх их объял, нет, - они
склонили головы перед славным и хорошо известным им именем Повалы из Тачева, родовитого шляхтича и могущественного вельможи, владевшего
обширными землями под Радомом, и в то же время одного из самых славных рыцарей королевства. Певцы воспевали его в песнях как образец отваги и
чести, прославляя его имя наравне с именами Завиши из Гарбова и Фарурея, Скарбека из Гуры и Добка из Олесницы, Яська Нашана, Миколая из
Москожова и Зындрама из Машковиц.
К тому же он в эту минуту представлял до некоторой степени особу короля, и напасть на него было равносильно
тому, что положить голову на плаху.
Опомнившись, Мацько с почтительностью в голосе сказал:
- Честь и хвала вам, пан рыцарь, вашей отваге и славе.
- Хвала и вам, пан рыцарь, - ответил Повала, - хоть я и предпочел бы познакомиться с вами не при таких тяжелых обстоятельствах.
- Это почему же тяжелых? - спросил Мацько.
Но Повала обратился к Збышку:
- Что же ты, молодец, натворил? На большой дороге, под боком у короля, учинил нападение на посла! Да знаешь ли ты, что ждет тебя за это?
- Он напал на посла по молодости и по глупости, - возразил Мацько, - больно прыток, думать не любит. Но вы не станете судить его сурово,
когда я расскажу вам все дело.
- Не я его буду судить. Мое дело только заковать его...
- Как заковать? - окинув всех мрачным взглядом, спросил Мацько.
- По повелению короля.
После этих слов воцарилось молчание.
- Он шляхтич, - произнес наконец Мацько.
- Тогда пусть поклянется рыцарской честью, что явится на суд.
- Клянусь честью! - воскликнул Збышко.
- Хорошо. Как вас зовут?
Мацько назвал свое имя и герб.
- Если вы из свиты княгини Анны Дануты, то просите ее ходатайствовать за вас перед королем.
- Нет, мы не придворные. Мы едем из Литвы от князя Витовта. И уж лучше бы нам не встречаться ни с каким двором! От этой встречи беда
стряслась над хлопцем.
И Мацько стал рассказывать обо всем, что случилось в корчме, - и о том, как они встретились со двором княгини, и о том, как Збышко дал свой
обет. Тут старик внезапно так разгневался на племянника, по легкомыслию которого они попали в столь тяжкую беду, что, повернувшись к нему,
воскликнул:
- Лучше б тебе под Вильно погибнуть! О чем только ты думал, щенок?
- Да ведь я, - ответил Збышко, - давши обет, помолился Иисусу, чтобы он послал мне немцев, и дары ему пообещал. Ну, как завидел я павлиньи
перья да плащ с черным крестом, тотчас голос услышал в душе: "Бей немца, это чудо!" Вот я и бросился на него, - да и кто бы не бросился?
- Послушайте, - прервал Збышка Повала. - Я не желаю вам зла, ибо ясно вижу, что юноша провинился не столько по злобе, сколько по
легкомыслию, свойственному его возрасту. Я бы рад ничего не видеть и ехать дальше, будто вовсе ничего не случилось. Но только сделать это я
могу, если комтур пообещает, что не пожалуется королю. Попросите его об этом: может, и ему жаль станет хлопца.
- Лучше под суд идти, чем кланяться крестоносцу! - воскликнул Збышко.
- Недостойно это моей шляхетской чести.
Повала из Тачева сурово посмотрел на него и сказал:
- Нехорошо ты поступаешь. Старшие лучше тебя знают, что достойно и что недостойно рыцарской чести. Меня народ тоже знает, и все-таки, скажу
тебе, я не постыдился бы за такое дело попросить прощения.
Збышко смешался, но, оглядевшись кругом, сказал:
- Земля тут ровная, вот бы только немного утоптать ее. Чем просить у немца прощения, лучше мне сразиться с ним конному или пешему, на
смерть или на неволю.