.. подайте мне ее.
Збышко пошел к телеге, достал рогатину и подал ее Ягенке.
- Будьте здоровы! - попрощался он с девушкой.
- Будьте здоровы!
- Спасибо вам за все! Завтра, а нет, так послезавтра, я приеду спасибо сказать и вам, и вашему батюшке за ваше доброе сердце.
- Приезжайте! Мы будем вам рады. Ну, трогай!
И, тронув коня, она через минуту скрылась в придорожных кустах.
Збышко вернулся к дяде.
- Вам домой пора.
Но Мацько, не поднимаясь с бревна, сказал:
- Эх! Что за девушка! Все кругом от нее будто стало светлей!
- Это верно!
На минуту воцарилось молчание. Глядя, как в небе зажигаются звезды, Мацько, казалось, о чем-то раздумывал, затем снова сказал будто про
себя:
- И ласкова-то, и хозяйка хорошая, а ведь ей всего пятнадцать лет...
- Да, - сказал Збышко, - старый Зых бережет ее как зеницу ока.
- Он говорил, что даст за ней Мочидолы, а там на лугах пасется табунок кобылиц с жеребятами.
- Не в мочидольских ли лесах страшные болота?..
- Зато там бобровьи гоны.
И снова воцарилось молчание. Некоторое время Мацько искоса поглядывал на Збышка, а затем спросил:
- Что это ты так призадумался? Что пригорюнился?
- Да так... знаете... поглядел на Ягенку, и так мне Дануська вспомнилась, даже сердце защемило.
- Пойдем-ка домой, - сказал на это старик. - Поздно уж.
Он с трудом поднялся и, опершись на Збышка, прошел с ним в боковушу.
Мацько так торопил Збышка, что тот на другой же день поехал в Згожелицы. Старик настоял, чтобы племянник для пущей торжественности взял с
собою двоих слуг и оделся понарядней, принеся тем самым дань уважения Зыху и выказав ему свою признательность. Збышко уступил старику и уехал,
разрядившись, как на свадьбу, все в тот же добытый в бою полукафтан из белого атласа, расшитый золотыми грифами, с золотой оторочкой по низу.
Зых принял его с распростертыми объятиями, песни пел и веселился, а Ягенка, переступив порог горницы и увидев молодого рыцаря, остановилась как
вкопанная и чуть не уронила баклажку с вином, - ей почудилось, что это к ним явился сам королевич. Девушка так заробела, что за столом сидела в
молчании, только то и дело глаза протирала, словно хотела очнуться ото сна. Неискушенный Збышко решил, что она, по неизвестной ему причине, не
рада его приезду, и беседовал только с Зыхом, превознося щедрость соседа и расхваливая его владения, которые и в самом деле вовсе не были похожи
на Богданец.
Во всем были видны достаток и богатство. Окна в горницах были из рога, остроганного и отшлифованного так тонко, что он был прозрачен почти
как стекло. Вместо очага посреди горницы, по углам стояли большие печи с шатрами. Пол из лиственничных досок был чисто вымыт, на стенах - оружие
и множество мисок, сверкавших, как солнце, да красивых резных ложечниц с рядами ложек, из которых две были серебряные. Кое-где висели парчовые
узорчатые ковры, добытые на войне или приобретенные у коробейников. Под столами лежали огромные рыжие турьи шкуры да шкуры зубров и кабанов. Зых
с удовольствием показывал Збышку свои богатства, то и дело приговаривая, что все это дело рук Ягенки.
Он повел Збышка и в боковушу, где все
пропахло живицей и мятой, а под потолком висели целые связки волчьих, лисьих, куньих и бобровых шкур. Он показал Збышку сушильню для сыра,
кладовые с воском и медом, бочки с мукой, кладовые с сухарями, пенькой и сушеными грибами. 3атем он повел его в амбары, коровники, конюшни и
хлева, в сараи, где стояли телеги и хранились охотничьи принадлежности и сети, и так ослепил его своим богатством, что Збышко, вернувшись к
ужину, не мог скрыть своего изумления.
- Жить не нажиться в ваших Згожелицах, - сказал он хозяину.
- И в Мочидолах у нас почти что такие порядки, - заметил Зых. - Ты помнишь Мочидолы? Это по дороге на Богданец. В старину наши отцы о меже
спорили и вызовы посылали друг дружке на поединок, ну, а я уж ссориться не стану.
Он поднял кубок меду и, чокнувшись со Збышком, спросил:
- А попеть тебе неохота?
- Нет, - ответил Збышко, - мне вас любопытно послушать.
- Згожелицы, слышь ты, медвежатам достанутся. Только бы они потом не передрались из-за них...
- Каким медвежатам?
- Да сынишкам моим, братишкам Ягенки.
- Да, им зимой лапу сосать не понадобится.
- Что правда, то правда. Ну, и Ягенке в Мочидолах найдется кусочек сальца.
- Да уж наверно!
- Что это ты не ешь, не пьешь? Налей-ка нам, Ягенка!
- Да нет, я и ем, и пью вволю.
- Тяжело станет, так ты распусти пояс. Хорош у тебя пояс! Вы на Литве, верно, тоже взяли богатую добычу?
- Грех жаловаться, - ответил Збышко, пользуясь случаем, чтобы показать, что шляхтичи из Богданца тоже не какая-нибудь мелкая сошка. - Часть
добычи мы продали в Кракове и выручили сорок гривен серебром...
- Что ты говоришь! Да за такие деньги можно целую деревню купить!
- У нас была миланская броня, так дядя ее продал, думал, смерть уж у него за плечами, а вы знаете, миланской броне...
- Знаю. Цены нет. Выходит, на Литву стоит идти. А я хотел когда-то, да побоялся.
- Кого? Крестоносцев?
- Э, чего бы я стал их бояться? Покуда тебя не убили, страшиться нечего, ну, а убили, так какие уж тут страхи. Я ихних божков боялся,
нечисти всякой. Там в лесах они так и кишат.
- Куда же им деваться, коли капища их пожгли?.. Когда-то они жили богато, а теперь одними грибами да муравьями кормятся.
- А ты видал их?
- Я не видал, да слыхал, что другие видали... Высунет такой божок из-за дерева косматую лапищу и показывает тебе: дескать, подай...
- И Мацько про это рассказывал, - вмешалась Ягенка.
- Да! Он по дороге и мне про это говорил, - прибавил Зых. - Да и не диво! Взять хоть бы и нас, живем мы как будто в христианской стороне, а
порой и у нас на болоте кто-то смеется, да и дома, хоть и бранятся ксендзы, а все лучше оставлять этой нечисти на ночь миску с едой, иначе так
станет в стену скрестись, что глаз не сомкнешь... Ягенка, доченька... поставь-ка миску у порога!
Ягенка взяла глиняную миску, в которой было полно клецок с сыром, и поставила ее у порога.
- Ксендзы бранятся, - заметил Зых, - поносят нас. Да ведь Христа от клецок не убудет, а нечисть, коли она сыта и довольна, убережет дом и
от огня и от вора.