.. Ну, а коли ты еще что-
нибудь обещал, так знай, что я тотчас могу разрешить тебя от этих обетов, ибо дана мне такая власть.
- Эх! - воскликнул Збышко. - Уж если человек в душе пообещал что-нибудь богу, то какой же властью можно разрешить его от этого обета?
Услыхав такие речи, Мацько со страхом поглядел на аббата, но тот, видно, был в самом хорошем расположении духа и потому не разгневался, а
только весело погрозил Збышку пальцем и сказал:
- Ишь ты, умник какой нашелся! Смотри, брат, как бы с тобой не приключилось то же, что с немцем Бейгардом.
- Что же с ним такое приключилось? - спросил Зых.
- На костре его сожгли.
- За что?
- За то, что болтал, будто мирянин может так же постигнуть небесные таинства, как и лицо духовного звания.
- Сурово его покарали!
- Но справедливо! - взревел аббат. - Ведь это кощунство против духа святого! А вы как думаете? Может ли мирянин постигнуть небесные
таинства?
- Никак не может, - дружным хором ответили причетники.
- Вы, шуты, тоже смирно сидите, вы ведь вовсе не ксендзы, хоть макушки у вас и бритые.
- А мы уже не шуты и не скоморохи, а слуги вашей милости, - ответил один из них, заглядывая в большой жбан, от которого так и несло солодом
и хмелем.
- Нет, вы только посмотрите!.. Голос - как из бочки! - воскликнул аббат. - Эй ты, лохмач! Ты что в жбан-то заглядываешь? Латыни там на дне
не найдешь!
- А я и не ищу латыни, я пива ищу, да никак не найду.
Аббат повернулся к Збышку, который в изумлении смотрел на этих придворных, и сказал:
- Это все clerici scholares <школяры (лат.).>, хоть каждый из них предпочел бы швырнуть книгу, схватить лютню и таскаться с нею по свету.
Приютил я их и кормлю, что поделаешь? Бездельники они, последние бродяги, да петь умеют и службу отправлять, так, из пятого в десятое, - вот мне
от них в костеле и польза, а при случае и защита, есть между ними горячие парни! Пилигрим говорит, будто побывал в святой земле, только зря бы
ты стал у него спрашивать про моря да чужие страны, он даже не знает, как зовут византийского императора <Константинопольский престол занимал
тогда Мануил III.> и в каком городе он живет.
- Знал я, - хриплым голосом возразил пилигрим, - да как стала меня на Дунае лихоманка трясти, так все из головы и вытрясла.
- Больше всего удивляют меня мечи, - сказал Збышко, - у причетников я никогда их не видывал.
- Им можно, - сказал аббат, - они ведь непосвященные, а что я ношу меч на боку, это тоже не удивительно. Год назад вызвал я на бой на
утоптанной земле Вилька из Бжозовой из-за тех лесов, через которые вы проезжали в Богданец. Не принял Вильк вызова...
- Как же он мог принять вызов от духовного лица? - прервал Зых аббата.
Аббат вскипел и, ударив кулаком по столу, крикнул:
- Когда я с оружием, я не ксендз, а шляхтич!.. А он потому не принял вызова, что хотел напасть на меня со слугами ночью в Тульче. Вот
почему я ношу саблю на боку!.. Omnes leges, omniague iura vim vi repellere cunctisque sese defensare permittunt! <Все законы, любое право
позволяет отражать силу силой и защищаться всеми средствами (лат.).> Вот почему я вооружил их мечами.
. Omnes leges, omniague iura vim vi repellere cunctisque sese defensare permittunt! <Все законы, любое право
позволяет отражать силу силой и защищаться всеми средствами (лат.).> Вот почему я вооружил их мечами.
Услышав латынь, Зых, Мацько и Збышко умолкли и склонили головы перед мудростью аббата, хотя никто из них не понял ни единого слова; аббат
все еще поводил гневными очами и наконец сказал:
- Как знать, не нападет ли он еще тут на меня?
- Эва! Пусть только сунется! - воскликнули причетники, хватаясь за мечи.
- Пусть суется! И мне уж скучно без драки.
- Он этого не сделает, - возразил Зых, - скорее с миром на поклон приедет. От лесов он уже отказался, про сына он думает... Да вы знаете...
Только не бывать этому!..
Меж тем аббат успокоился и сказал:
- Я видел, как в корчме в Кшесне молодой Вильк пил с Чтаном из Рогова. Они нас не признали - темно было - и все толковали про Ягенку.
Тут он повернулся к Збышку:
- И про тебя.
- А что им от меня нужно?
- От тебя им ничего не нужно, только не по вкусу им, что неподалеку от Згожелиц завелся третий хлопец. Вот и говорит Чтан Вильку: "Небось
спущу с него шкуру, не будет таким красавчиком". А Вильк ему: "Может, говорит, нас побоится, а нет, так я ему живо ребра пересчитаю!" А потом
они все твердили друг дружке, что ты непременно будешь их бояться.
Тут Мацько поглядел на Зыха, Зых на Мацька, и лица у обоих стали хитрыми и веселыми. Никто из них не был уверен в том, что аббат
действительно слышал такой разговор, а не выдумал его для того, чтобы подзадорить Збышка; но зато оба они, особенно Мацько, который хорошо знал
Збышка, отлично поняли, что не было лучшего способа свести его с Ягенкой.
А тут аббат будто невзначай обронил:
- Сказать по правде, храбрые парни!..
Збышко и виду не подал, что это его задело, только спросил у Зыха каким-то чужим голосом:
- Завтра воскресенье?
- Воскресенье.
- Вы к обедне поедете?
- А как же!..
- Куда? В Кшесню?
- Туда ближе всего. Куда ж еще ехать-то?
- Ладно!
XVI
Догнав Зыха и Ягенку, которые с аббатом и его причетниками направлялись в Кшесню к обедне, Збышко присоединился к ним и поехал дальше
вместе со всей компанией - ему непременно хотелось показать аббату, что он не боится ни Вилька из Бжозовой, ни Чтана из Рогова и не собирается
прятаться от них. В первую минуту юношу снова поразила красота Ягенки; и в Згожелицах, и в Богданце он часто видел ее разодетую для гостей, но
никогда наряд ее не был так пышен, как сейчас, когда она собралась в костел. Девушка была в шубке алого сукна, подбитой горностаем, рукавички у
нее тоже были алые, из-под горностаевой шитой золотом шапочки спускались на плечи две косы. На коне она сидела не верхом, по-мужски, а в высоком
седле с подлокотниками и скамеечкой для ног, кончики которых едва виднелись из-под длинной, в прямые складки юбки. Зых, который дома позволял
дочери ходить в кожухе и яловых сапогах, желал, чтобы в костеле все видели, что к обедне приехала не дочка какой-нибудь мелкой сошки, захудалого
шляхтича, а панна из богатого рыцарского дома.