Аббат как аббат! Рявкнет
иной раз и на панночку, а потом в глаза ей заглядывает, не очень ли обидел. Сам я видал, как он накричал на нее один раз, а потом полез в сундук
и такое ей принес ожерелье, что и в Кракове лучше не сыщешь. "На вот!" - говорит.
Справится она и с аббатом, отец родной не любит ее так, как он.
- Это правда.
- Истинный бог, правда...
Они умолкли и продолжали подвигаться вперед сквозь ветер и снежную крупу. Вдруг Збышко придержал коня, до слуха его из чащи донесся
жалобный голос, заглушаемый лесным шумом:
- Христиане, спасите слугу божьего в беде!
Тут на дорогу выбежал человек в полумонашеской-полусветской одежде и, остановившись перед Збышком, стал кричать:
- Кто бы ты ни был, милостивый пан, подай руку помощи человеку и ближнему в тяжкой беде!
- Что за беда стряслась над тобою и кто ты такой? - спросил молодой рыцарь.
- Я слуга божий, хоть и не посвященный, а стряслась надо мною вот какая беда: нынче утром вырвался у меня конь, который вез короба со
святынями. Остался я один, безоружный, вечер приближается, и скоро в лесу завоют лютые звери. Погибну я, коли вы меня не спасете.
- Коли по моей вине ты погибнешь, мне придется отвечать за твои грехи, - сказал Збышко, - но откуда мне знать, правду ты говоришь или,
может, ты бродяга, а то и разбойник, каких много шатается по дорогам?
- Это ты, пан, узнаешь по моим коробам. Любой человек отдал бы кошель, набитый дукатами, лишь бы завладеть тем, что хранится в них, но тебе
я даром уделю немножко, только прихвати меня с моими коробами.
- Вот ты говоришь, будто ты слуга божий, а того не знаешь, что спасать людей надо не ради земных, а ради небесных благ. Но как же ты спас
короба, коли у тебя убежал конь, который вез их?
- Да ведь коня в лесу на полянке волки задрали, я только тогда его и нашел, ну, а короба уцелели, я притащил их на обочину дороги и стал
ждать, пока добрые люди смилосердятся и спасут меня.
Желая доказать, что он говорит правду, незнакомец показал на два лубяных короба, лежавших под сосной. Збышко смотрел на него с недоверием,
человек этот казался ему подозрительным, да и выговор его, хоть и довольно чистый, выдавал, однако, иноземное происхождение путника. Но отказать
незнакомцу в помощи Збышко не хотел и позволил ему сесть с коробами, удивительно легкими, на свободного коня, которого вел чех.
- Да умножит бог твои победы, храбрый рыцарь! - сказал незнакомец.
И, видя юное лицо Збышка, прибавил вполголоса:
- И волосы в твоей бороде.
Через минуту он уже ехал рядом с чехом. Некоторое время они не могли разговаривать, потому что за сильным ветром и страшным лесным шумом
ничего не было слышно; но когда буря поутихла, Збышко услыхал позади следующий разговор:
- Я ничего не говорю, может, ты и был в Риме, но уж очень похоже, что ты охотник до пива, - говорил чех.
- Берегись вечных мук, - ответил незнакомец, - ибо ты говоришь с человеком, который на прошлую пасху ел крутые яйца с его святейшеством. И
не говори мне по такому холоду про пиво, разве только про гретое, но, коли есть у тебя баклажка с вином, дай хлебнуть два-три глотка, а я тебе
отпущу месяц чистилища.
- Да ведь я сам слыхал, как ты говорил, что вовсе ты не посвященный, как же ты можешь отпустить мне месяц чистилища?
- Это верно, что я непосвященный, но макушка у меня выбрита, я получил на то дозволение, да к тому же я с собой вожу отпущения и святыни.
- Да ведь я сам слыхал, как ты говорил, что вовсе ты не посвященный, как же ты можешь отпустить мне месяц чистилища?
- Это верно, что я непосвященный, но макушка у меня выбрита, я получил на то дозволение, да к тому же я с собой вожу отпущения и святыни.
- В этих коробах? - спросил чех.
- В этих коробах. Да если бы вы только видели, что у меня там хранится, то пали бы ниц, и не только вы, но и все сосны в бору вместе с
дикими зверями.
Но чех, парень бойкий и бывалый, подозрительно поглядел на торговца индульгенциями и спросил:
- А коня волки съели?
- Съели, они ведь сродни дьяволам, но только потом лопнули. Одного я видел собственными глазами. Коли есть у тебя вино, дай хлебнуть, а то
хоть ветер и стих, да уж очень я промерз, покуда сидел у дороги.
Однако вина чех ему не дал, и они снова ехали в молчании, пока торговец индульгенциями не спросил:
- Куда это вы едете?
- Далеко. Но пока в Серадз. Поедешь с нами?
- Придется. Переночую в конюшне, а завтра этот благочестивый рыцарь, может, подарит мне коня, и я поеду дальше.
- Откуда ты?
- Из прусских владений, из Мальборка.
Услыхав об этом, Збышко повернулся и кивнул незнакомцу головой, приказывая ему подъехать поближе.
- Ты из Мальборка? - спросил он. - И едешь оттуда?
- Из Мальборка.
- Но ты, верно, не немец, хорошо говоришь по-нашему. Как звать тебя?
- Немец я, а зовут меня Сандерус; по-вашему я говорю потому, что родился в Торуне, а там весь народ говорит по-польски. Потом я жил в
Мальборке, но там тоже говорят по-польски. Да что там! Крестоносцы, и те понимают по-вашему.
- А давно ты из Мальборка?
- Да я, пан, и в святой земле побывал, и в Константинополе, и в Риме, а оттуда через Францию вернулся в Мальборк, а уж из Мальборка
двинулся в Мазовию со своими святынями, которые набожные христиане охотно покупают для спасения души.
- В Полоцке или в Варшаве был?
- Был и там, и там. Дай бог здоровья обеим княгиням! Недаром княгиню Александру любят даже прусские рыцари, она очень благочестива, да и
княгиня Анна не хуже ее.
- Двор в Варшаве видел?
- Я его не в Варшаве, а в Цеханове встретил, где князь и княгиня приняли меня радушно, как слугу божьего, и щедро наградили на дорогу, но и
я оставил им святыни, которые должны принести их дому благословение господне.
Збышко хотел спросить про Данусю, но стыд и робость овладели вдруг им, он понял, что это значило бы открыть тайну своей любви незнакомому
простолюдину, к тому же подозрительному с виду, быть может просто мошеннику. Помолчав с минуту времени, он спросил:
- Что за святыни возишь ты по свету?
- Да я и отпущения грехов вожу, и всякие святыни. Есть у меня и полные отпущения, и на пятьсот, и на триста, и на двести лет, и на меньший
срок, подешевле, чтоб и бедные люди могли купить и сократить себе муки чистилища. Есть у меня отпущения старых грехов и грехов будущих, но не
думайте, милостивый пан, что деньги, которые я за них получаю, я прячу себе... Кусок черного хлеба и глоток воды - вот все, что мне нужно, все
остальное, что насобираю, я отвожу в Рим для нового крестового похода.