.
Тут голос Скшетуского стал делаться все громче и громче, а Хмельницкий, угрюмо уставившись в четверть водки, стиснутые кулаки на стол
положил и молчал, словно бы сам с собою боролся.
- Так кто же они? - продолжал пан Скшетуский. - Из немцев сюда пришли или из Туретчины? Не кровь ли это от крови, не плоть ли от плоти
вашей? Не ваша ли это шляхта, не ваши княжата? А если оно так, тогда горе тебе, гетман, ибо ты младших братьев на старших поднимаешь и
братоубийцами их делаешь. Боже ты мой! Пусть и плохи они, пускай даже все, - а это не так! - попирают законы, ругаются над привилегиями, так их
же богу в небесах судить, а на земле сеймам, но не тебе, гетман! Ибо можешь ли ты поручиться, что меж ваших сплошь праведники? Разве же вы
никогда не согрешили, разве имеете право бросить камень в чужой грех? А уж коли ты меня пытал, - где они, мол, привилегии казацкие? - так я
отвечу тебе: не королята их разорвали, но запорожцы, но Лобода, Сашко, Наливайко и Павлюк, о котором лжешь, что он в медном быке был поджарен,
ибо тебе хорошо известно, что так не было! Разорвали их бунты ваши, разорвали их смуты и набеги, на манер татарских учиняемые. Кто татар в
рубежи Речи Посполитой пускал, чтобы затем на возвращающихся и награбленным отягощенных добычи ради нападать? Вы! Кто - господи! - народ
христианский, своих, ясырями отдавал? Кто величайшие смутьянства затевал? Вы! От кого ни шляхтич, ни купец, ни кмет не упасутся? От вас! Кто
братоубийственные войны раздувал, дотла жег деревни и города украинные, грабил храмы божьи, бесчестил женщин? Вы, и еще раз вы! Чего же ты
теперь хочешь? Чтобы вам привилегии на братоубийственную войну, разбой и грабительство были даны? Воистину вам более прощено, чем отнято! Ибо
хотели мы membra putrida <гниющие члены (лат.).> лечить, не отсекать <Исторические слова Жолкевского. (Примеч. автора.)>, и не знаю - есть ли
такая держава на свете, кроме Речи Посполитой, которая бы, таковую язву на собственной груди имея, столько снисхождения и терпеливости проявила!
А какая благодарность за все это? Вот он спит, твой союзник, но Речи Посполитой враг заклятый; твой приятель, но супостат креста и христианства,
не королишко украинный, но мурза крымский!.. С ним ты пойдешь жечь собственное гнездо, с ним пойдешь судить братьев! Но ведь он тебе впредь
господином будет, ему стремя будешь держать!
Хмельницкий опорожнил еще чарку.
- Когда мы с Барабашем в свое время у милостивого короля были, - ответил он угрюмо, - и когда жалились на кривды и утеснения, государь
сказал: “А разве не при вас самопалы, разве не при сабле вы?”
- А если б ты царю царей предстал, тот сказал бы: “Простишь ли врагам своим, яко я своим простил?”
- С Речью Посполитой я войны не хочу!
- А меч ей к горлу приставляешь!
- Казаков иду из цепей ваших вызволить.
- Чтобы связать их лыками татарскими!
- Веру защитить!
- С неверным на пару.
- Отыди же, ибо не ты голос моей совести! Прочь! Слышишь?
- Кровь пролитая тебя отягчит, слезы людские обвинят, смерть суждена тебе, суд ожидает.
- Не каркай! - закричал в бешенстве Хмельницкий и блеснул ножом у наместниковой груди.
- Бей! - сказал пан Скшетуский.
И снова на мгновение воцарилась тишина, снова было слыхать только храп спящих да жалобное поскрипывание сверчка.
- Отыди же, ибо не ты голос моей совести! Прочь! Слышишь?
- Кровь пролитая тебя отягчит, слезы людские обвинят, смерть суждена тебе, суд ожидает.
- Не каркай! - закричал в бешенстве Хмельницкий и блеснул ножом у наместниковой груди.
- Бей! - сказал пан Скшетуский.
И снова на мгновение воцарилась тишина, снова было слыхать только храп спящих да жалобное поскрипывание сверчка.
Хмельницкий какое-то время держал нож у груди Скшетуского, однако, содрогнувшись вдруг, опомнившись, нож уронил и, схватив четверть, припал
к ней. Выпив почти все, он тяжело сел на лавку.
- Не могу его прирезать! - забормотал он. - Не могу! Поздно уже... Неужто рассветает?.. И на попятный идти поздно... Что ты мне о суде и
крови говоришь?
Он и до того уже немало выпил, поэтому теперь водка ударила ему в голову, вовсе спутав мысли.
- Какой такой суд, а? Хан мне подмогу обещал. Вон Тугай-бей спит! Завтра молодцы двинутся... С нами святой Михаил-архистратиг! А ежели...
ежели... то... Я тебя у Тугай-бея выкупил - ты это помни и скажи... Вот! Болит что-то... болит! На попятный... поздно!.. суд... Наливайко...
Павлюк...
Вдруг он выпрямился, глаза в ужасе вытаращил и крикнул:
- Кто здесь?
- Кто здесь? - повторил полупроснувшийся кошевой.
Но Хмельницкий голову на грудь свесил, качнулся раз и другой, пробормотал: “Какой суд?..” - и уснул.
Пан Скшетуский, обессиленный своими ранами и бурным разговором, страшно побледнел и стал терять сознание. И показалось ему даже, что это,
быть может, смерть его пришла, и стал он громко молиться.
Глава XIII
Назавтра, едва развиднелось, пешее и конное казацкое войско двинулось из Сечи. Хотя кровь не обагрила еще степей, война была начата. Полки
шли за полками, и казалось, что это саранча, пригретая весенним солнцем, выплодилась из камышей Чертомлыка и летит на украинские нивы. В лесу за
Базавлуком ждали уже готовые в поход ордынцы. Шесть тысяч наиотборнейших воинов, вооруженных много лучше обычных чамбульных головорезов,
составляли подкрепления, присланные ханом запорожцам и Хмельницкому. Молодцы, завидя их, подкинули шапки в воздух. Загремели мушкеты и самопалы.
Казацкие клики, смешавшись с татарскими призывами к аллаху, грянули в свод небесный. Хмельницкий и Тугай-бей, оба под бунчуками, съехались и
церемонно приветствовали друг друга.
Походные порядки были построены со свойственным татарам и казакам проворством, после чего войска двинулись дальше. Ордынцы шли по обоим
казацким флангам, средину заполнил Хмельницкий с конницей, за которой следовала страшная запорожская пехота <Вопреки распространенному сейчас
мнению, Боплан утверждает, что запорожская пехота неизмеримо превосходила конницу. Согласно ему, 200 поляков с легкостью одерживали верх над
2000 запорожской кавалерии, но зато 100 пеших казаков могли, заняв оборону, долго сражаться против тысячи поляков. (Примеч. автора.)>, далее -
пушкари с пушками, дальше табор, возы, на них обозники, провиант, наконец, чабаны с конским запасом и скотом.
Прошед базавлукский лес, полки выплыли в степь. День стоял ясный. Ни одна тучка не омрачала небес. Легкий ветерок тянул с севера к морю,
солнце сверкало на пиках и на цветах степных. Точно море безбрежное, распахнулось перед войском Дикое Поле, и вид этот наполнил ликованием
казацкие сердца.