Трудно было поверить, что доктор боится смерти, ноименно это
склонен был заподозрить мистер Аттерсон. "Да, рассуждал нотариус, онврач и
долженпонимать свое состояние, должен знать, что дни его сочтены, и у него
нет сил вынести эту мысль". Однако в ответ на слова Аттерсона о том, какон
плоховыглядитЛэньонответил, что он обречен,исказалэтотвердым и
спокойным голосом.
-Я перенесбольшоепотрясение, сказал он. И уже неоправлюсь.Мне
осталосьлишь несколько недель. Что же, жизнь была приятной штукой, мне она
нравилась; да, преждеона мне оченьнравилась. Теперь жея думаюиногда,
что, будь нам известно все, мы радовались бы, расставаясь с ней.
- Джекил тоже болен, заметил нотариус. Вы его видели?
Лицо Лэньона исказилось, и он поднял дрожащую руку.
- Я не желаю больше ни видеть доктора Джекила, ни слышать о нем, сказал
онгромким, прерывающимся голосом.Я порвал с этим человеком ипрошувас
избавить меня от упоминаний о том, кого я считаю умершим.
- Так-так!произнес мистерАттерсон и последолгой паузы спросил: Не
могу ли ячем-нибудьпомочь? Мы ведь все трое-старые друзья, Лэньон, и
новых уже не заведем.
- Помочь ничем нельзя, ответил Лэньон. Спросите хоть у него самого.
- Он отказывается меня видеть, сказал нотариус.
- Это меняне удивляет. Когда-нибудь послемоей смерти, Аттерсон, вы,
может быть, узнаете все, что произошло. Я же ничего вам объяснить не могу. А
теперь, если вы способны разговаривать о чем-нибудь другом, то оставайтесь я
оченьрад вас видеть, но если вы не в силах воздержаться от обсуждения этой
проклятой темы, то, ради Бога, уйдите, потому что я этого не вынесу.
Едвавернувшись домой,АттерсонселинаписалДжекилу, спрашивая,
почему тот отказывает ему от дома, и осведомляясь о причине его прискорбного
разрыва с Лэньоном. На следующий день он получил длинныйответ,написанный
очень трогательно, но местами непонятноизагадочно. Разрыв с Лэкьоном был
окончателен.
"Я ни в чем не виню нашего старого друга, писал Джекил, но я согласен с
ним:намне следуетбольшевстречаться.Сэтихпорянамеренвести
уединенную жизнь не удивляйтесь и не сомневайтесь в моей дружбе, если теперь
моя дверь будет часто заперта даже длявас. Примиритесь с тем, что я должен
идтимоим тяжкимпутем. Янавлек насебякару и страшнуюопасность,о
которыхне могуговорить. Если мой грех велик,то стольже велики имои
страдания. Я не знал, что нашмир способен вместить подобные муки и ужас, а
вы, Аттерсон, можете облегчить мою судьбу только одним: не требуйте, чтобы я
нарушил молчание".
Аттерсон был поражен: черное влияниеХайдаисчезло, доктор вернулся к
своим прежним занятиям и друзьям, лишь неделю назад все обещало ему бодрую и
почтенную старость, и вдругводин миг дружба, душевный мир, вся его жизнь
оказалисьпогубленными.Такаяогромнаяивнезапнаяперемена заставляла
предположитьсумасшествие,однакоповедение и словаЛэньонанаводили на
мысль о какой-то иной причине.
Неделю спустядоктор Лэньонслег,аеще через две недели скончался.
Вечером после похорон, чрезвычайно его расстроивших, Аттерсон заперся у себя
вкабинете и при уныломсветесвечидосталконверт, адресованный емуи
запечатанный печаткой его покойного друга.
"Личное.Вручитьтолько Г. Дж.Аттерсону, а в случае, еслион умрет
преждеменя, сжечь, не вскрывая" таково было категорическое распоряжение на
конверте, и испуганныйнотариус не сразу нашел в себесилы ознакомитьсяс
егосодержимым. "Я похоронил сегодня одного друга,думал он. Что, если это
письмо лишит меняи второго?" Затем, устыдившись этого недостойного страха,
онсломал печать. В конверте оказался ещеодинзапечатанныйконверт,на
которомбылонаписано: "Не вскрыватьдо смерти илиисчезновениядоктора
Генри Джекила". Аттерсонне верилсвоим глазам. Но нет и тут говорилось об
исчезновении: как ив нелепом завещании, которое онуже вернул его автору,
тут вновьобъединялисьидеяисчезновенияи имяГенри Джекила. Однаков
завещании эту идею подсказалзловещийХайд, и ужасный смыслее был ясен и
прост.АчтоподразумевалЛэньон,когдаегорукаписалаэтослово?
Душеприказчик почувствовал необоримое искушение вскрыть конверт, несмотря на
запрет,инайтиобъяснение этимтайнам, однако профессиональная честьи
уважениек волепокойногодруга оказались сильнееконверт был водворен в
самый укромный уголок его сейфа невскрытым.
Нооднодело подавить любопытство и совсем другое избавитьсяот него
вовсе; сэтогодня Аттерсонуже не искал общества второгосвоего друга с
прежнейохотой.Ондумало немдоброжелательно,нов его мысляхбыли
смятениеи страх.Он дажезаходилк нему, но,пожалуй, испытывал только
облегчение, когда его не принимали;пожалуй,в глубине души он предпочитал
разговаривать сПуломна пороге,где ихокружали воздухишум.большого
города,ине входитьвдомдобровольногозаточения,небеседоватьс
уединившимся там загадочнымотшельником. Пул к тому же не могсообщить ему
ничегоутешительного.Доктор теперьпостоянно запиралсявкабинетенад
лабораториейи иногдадаже ночевалтам; он пребывал впостоянном унынии,
стал оченьмолчалив,ничегонечитал,иказалось, егочто-тогнетет.
Аттерсон так привык к этим неизменным сообщениям, что его визиты мало-помалу
становились все более редкими.
Эпизод у окна
Однажды в воскресенье, когда мистер Аттерсон, как обычно прогуливался с
мистером Энфилдом, они вновь очутились все в той же улочке и, поравнявшись с
дверью, остановились посмотреть на нее.
- Во всяком случае, сказал Энфилл, эта история окончилась, и мыбольше
уже никогда не увидим мистера Хайда.
- Надеюсь, что так,ответилАттерсон. Я вам не говорил, что видел его
однажды и почувствовал такое же отвращение, как и вы?
- Этосамо собой разумеется увидевего,непочувствовать отвращение
было просто невозможно, заметил Энфилд.