Наш
капрал-итальянец, который получил от какой-то торговки рыбойдюжину устриц,
принес их и положил к моим ногам, точно ябыл некий языческий идол; и с той
поры одинвидраковины всегда нескольконарушает мое душевное равновесие.
Самый лучший наш резчик преподнес мне табакерку, которую только что закончил
ио которойговорил,пока мастерилее,чтоотдастне дешевлечемза
пятнадцать шиллингов.Табакерка,правоже,стоила этих денег! И, однако,
слова благодарностизастряли у меня в горле. Короче говоря, меня кормили на
убой, точнопленникавстане людоедов,ивоздавалимне почести,точно
жертвенномубыку.Менянинаминутунеоставляливпокое,ане
сегодня-завтрамне предстояло весьма опасноеприключение, так что роль моя
давалась мне с трудом.
Икогданатретийвечерсморяподнялсятуман изаклубился над
крепостью,надушеуменяполегчало.ОгниПринцесс-стриттосовсем
скрывались, то мерцали неярче кошачьих глаз, и стоило на пять шагов отойти
отфонарей,горящихнакрепостныхстенах, какдальшеприходилосьуже
двигатьсяощупьювпотьмах.Мыпоспешилиулечьсяпораньше.Будьнаши
тюремщики настороже,они бы заметили,что мы затихлинепривычнорано. Но
врядли хотьодин из нас уснул.Каждый лежална своемместе итерзался
надеждойна свободу, и страхперед ужасной смертьюраздирал нашисердца.
Перекликнулись часовые, мало-помалу стихли городскиешумы.Со всех сторон,
изразных частей города донастои дело доносилисьвозгласысторожей,
объявлявших время. Какчасто, покуда я жилв Англии, слушал я эти хриплые,
отрывистыевыкрикиили, когда мне не спалось, подходил кокну и глядел на
старика, что ковылял по тротуару в плащескапюшоном, в шапке,с коротким
мечоми колотушкой! И всегдаядумал при этом, как поразному отдается его
крик в спальне любовников, у смертноголожаилив камереосужденногона
казнь. Можно сказать,чтов этуночь я и сам слушал его как осужденный на
казнь.
Наконец на улице напротив нашей тюрьмы раздался громкий голос, подобный
реву быка:
-- Полвторого ночи, темно, густой холодный туман.
И все мы тотчас безмолвно поднялись. Когда я крался вдоль зубчатых стен
по направлению к...(я чуть было не написал к виселице)... старшина, видно,
неуверенный в моейтвердости,шелза мной по пятам ивремя отвремени
нашептывал мне вухокакие-то несуразныеслова, думая меняуспокоить.В
конце концов я не выдержал.
-- Будьте столь любезны, оставьте меня! -- сказал я. -- Я не труси не
дурак.Вам-то откудаизвестно,достаточнолидлинна веревка? А ячерез
десять минут буду это знать совершенно точно!
Старый добряк усмехнулся в усы и похлопал меня по спине.
Наедине сдругом можно было и не сдержаться, но передлицом всех моих
товарищей ядолжен был показать себя наилучшимобразом.
Наедине сдругом можно было и не сдержаться, но передлицом всех моих
товарищей ядолжен был показать себя наилучшимобразом. Пора было выходить
на сцену, и, надеюсь, я сделал это неплохо.
-- Итак,господа,-- сказаля,-- если веревкаготова, висельник к
вашим услугам!
Подкопбылсвободен, колвбит в землю,веревка протянута. Покудая
пробиралсяк месту, многие товарищи ловили мою руку и крепко пожимали ее --
знак внимания, без которого я отлично мог обойтись.
-- Не спускайте глаз с Клозеля!-- шепнул я старшинеЛакла, опустился
на четвереньки, ухватился обеими руками заверевку и начал пятиться. Но вот
ноги моиповисли в пустоте, и казалось, сердце сейчас остановится; однако в
следующее мгновение я уже нелепо болтался в воздухе, точно игрушечный клоун.
Никогда я не был образцом благочестия, но тут меня сразупрошибло молитвами
и холодным потом.
Черезкаждыевосемнадцатьдюймовнаверевке завязанбылузел,и
человеку несведущему может показаться, что этодолжно было облегчать спуск.
Но, на мою беду, в эту проклятую веревку словно бес вселился, да не простой,
а полный злобыиненавистиименно ко мне.Онаметнулась в одну сторону,
мгновение помедлила и вдруг, точно на вертеле, стремительно закружила меня в
другуюсторону;онаужомвыскальзывалаизсжимавших ее ног, всевремя
держала меня в неистовом ияростном напряжении и то и дело ударяла о скалу.
Яневольно зажмурился, но даже если бы и раскрыл глаза, врядлиувидел бы
что-либо, кроме тьмы. Наверно, я изредка переводил дух, но и сам не замечал,
чтовсе-такиещедышу.Всемоисилыипомыслыпоглощалаборьбас
ускользавшей отменя веревкой, я поминутнотерял ее и снова ловилногами,
так что даже не понимал толком, поднимаюсь я или спускаюсь.
Внезапно ясо всего размаха ударился об утес и едва не лишился чувств,
а когда вновь стал смутно сознавать происходящее, то с изумлением обнаружил,
что уже не кручусь как бешеный:отвесная стенавыдавалась здесь вперед под
таким углом, что тело мое обрелоопоруиоднойногой я твердостоялна
выступе.Кажется,никогдавжизнияневздыхалстакимсладостным
облегчением; всемтеломяприльнулкверевкеи самозабвенно и радостно
закрылглаза.Вскоростимнепришловголову посмотреть,далеколия
продвинулсявсвоемотчаянномпутешествии,ибояне имелоб этомни
малейшегопредставления.Я взглянул вверхиувидел лишьночной мракда
туман.Тогдаяопасливо вытянул шею изаглянулвниз.Там, в море тьмы,
виделся смутный узор огоньков -- однипротянулись щепоткой, словно бы вдоль
улиц, другие отошли в сторонку, словно светились они вуединенных домах, но
я не успел ПОДУТЬ или хотя быдаже прикинуть, накакой высоте нахожусь:к
горлу подступила тошнота, головазакружилась и, прислонясь спиною к откосу,
я закрыл глаза.В этиминуты у меня было одно-единственноежелание: найти
совсем инойпредмет, на котором можнобыло бы сосредоточитьвсе мысли! И,
как ни странно, желание это исполнилось:словно пелена,котораяокутывала
мой мозг, внезапно разорвалась, и я понял, какой я глупец, икак глупы были
мы все!Ведь вовсенек чему быловисетьвот так на руках между небом и
землей.