Следовало поступить совсем иначе: товарищи должны были обвязать меня
веревкой и спускатьна ней вниз --какжемнене хватилоума доэтого
додуматься!
Явздохнулпоглубже,крепчеухватилсязаверевку,исновастал
спускаться. Оказалось,что самое опасное было уже позади; неистовые толчки,
ксчастью,прекратились. Вскором времени я, должно быть, повисрядомс
кустом желтофиоли, ибодо менядонессяеезапах, да такойсильный,как
пахнут цветы лишь по ночам. Это оказалась моя вторая веха, первой был выступ
скалы,накоторомяотдыхал.Теперь я принялся подсчитывать: столько-то
времени я спускался до выступа, столько-то до желтофиоли, столько-то мне еще
осталось до самого низу. Ежели я еще и не достиг подножия скалы, топо всем
подсчетамвыходило,чтоверевка, во всяком случае, уже скорокончится, и
силы мои тоже приходили к концу.Наменявдругнапало легкомыслие,мною
овладел соблазн выпустить из рук веревку --я то уверял себя, будто я почти
ужедостиг ровного местаи, если дажеупаду, опасностьразбиться мнене
грозит, а то решал, что я все еще у самой вершины и цепляться далее за скалу
бесполезно. Посреди всех этих рассуждении я вдруг почувствовал, что ноги мои
уперлись вровную землю, и чуть не зарыдал от радости. Руки у меня были все
равно что освежеваны, мужество исчерпано до дна и от внезапной радости после
долгогонепомерногонапряжениярукииногидрожалисильнее,чемв
жесточайшем приступе лихорадки, и я был рад, что могу цепляться за веревку.
Но сейчасневремябылодаватьсебеволю.Единственноблагодаря
милосердиюбожиюявыбралсяживымизкрепостиитеперьдолженбыл
постараться вызволить и своих товарищей. В запасе оставалось еще футов шесть
веревки;явзял ееконеци начал тщательношаритьпоземле, отыскивая
что-нибудь,кчему можнобылобыеепривязать.Увы,почваоказалась
каменистая, в трещинах, и ни единого кустика, даже дрок здесь не рос.
--Ну-с,-- сказал я себе, -- предстоит новая задача, и,надеюсь,я
сумею разрешить ее успешнее,чемпервую. Уменянедостанетсилдержать
веревку натянутой. Если же я ненатяну ее, тот, ктобудет спускаться вслед
за мной, разобьется о выступ. Нет никаких причин надеяться,что и ему столь
же неправдоподобно повезет, как мне. Не вижу,какможет он не упасть, -- а
падать ему некуда, кроме как мне на голову.
Когда туман ненадолго редел, с моего места становилсявиденсветпод
одним из навесов, и это давало мне представление о высоте, скоторой упадет
тот, ктодолжен спускатьсявслед замною, и осиле, с которою он на меня
обрушится. К тому же -- и это было хужевсего-- мы условилисьспускаться
безвсякихсигналов:следующийбеглецпокидаеткрепостьчерезкаждые
столько-то минут почасамстаршины Лакла. Таквот, мнеказалось,чтоя
спускался около получасу, и уже почти столькоже времени жду, изо всехсил
натягивая веревку.
К тому же -- и это было хужевсего-- мы условилисьспускаться
безвсякихсигналов:следующийбеглецпокидаеткрепостьчерезкаждые
столько-то минут почасамстаршины Лакла. Таквот, мнеказалось,чтоя
спускался около получасу, и уже почти столькоже времени жду, изо всехсил
натягивая веревку. Я начал опасаться, что заговорнаш раскрыт, товарищи мои
взятыпод стражу, и остатокночи мне предстоитпровести здесь, понапрасну
болтаясь на веревке, точнорыбана крючке -- и так меня и обнаружат утром.
Представив эту нелепую картину, я не выдержал иусмехнулся.Но тут веревка
задергалась, ия понял, что кто-тоиз моихтоварищей выполз из подкопаи
начал спускаться. Оказалось, что вслед за мною отправился матрос: не услыхав
моего крика и решив, что, стало быть, веревкадостаточно длинна, Готье (так
его звали) позабыл все свои недавние возраженияи столь беззастенчиво полез
вперед, что Лакла уступил емудорогу. Это было очень в духе нашего матроса:
человек он был не такой уж плохой, да только чересчур себялюбив. Но за право
спуститься вторым ему пришлось заплатить довольно дорого. Как я ни старался,
я не в силах был удержать веревку, чтобы она совсем не раскачивалась; у меня
не хватило сил, и кончилось тем,что Готье свалился мне на головус высоты
нескольких ярдов и мы оба покатились по земле. Едва отдышавшись, он принялся
клясть меня на чем свет стоит, потом стал оплакивать палец, которыйсломал,
падая,а потом опять начал меня бранить. Я попросилего утихомириться:не
стыдно ль быть таким слюнтяем? Разве он не слышит, что в крепости идет смена
караула? И как знать, быть может, шумот его падения донесся наверх и в эту
самую минуту часовые на стенах наклонились и прислушиваются?
Однако дозор прошел, ничего необнаружив; третийбеглецспустился на
землю без всякихзатруднений; для четвертогоэто была уже поистине детская
игра;и,когда наснабралось околодесятка,я решил,что без малейшего
ущерба для моих товарищей могу позаботиться о себе.
План их был мне известен: у них имелись карта и календарь, и они хотели
добраться до Грейнджмутаи завладетьтамкораблем.Даже если бы им это и
удалось,я неочень былуверен,что они сумеют сним управиться.Что и
говорить, вся эта затея была чистейшим безумием: только нетерпение пленников
исолдатское невежество могли породить стольнелепый замысел; и хоть я вел
себя как верныйтоварищи вместе совсемирыл подкоп, но после того, что
сообщил мнеповеренныйдядюшки, мнеследовало предоставить им действовать
дальшебез меня. Что ж,теперь ониуже не нуждались вмоейпомощи,как
преждене нуждались в моих советах, и, не сказавши никому нислова и нис
кем непростясь, я отделился от остальных. Правда, я предпочел бы дождаться
Лакла и пожатьемуруку, нов том, кто только что спустился,я как будто
узнал Клозеля, а с памятной сцены под навесом я решительно ему не доверял. Я
несомневался, чтоонспособен на любуюподлость, ипоследующие события
подтвердили мою правоту.
ГЛАВА VII. "ЛЕБЯЖЬЕ ГНЕЗДО"
У меня было два намерения.