Они, видно,дремали;
голову и плечи одной из нихокутывалашаль,и ярешил, что этоженщина.
Понемногусветало, близился день, и туман мало-помалу таял. Небо на востоке
засветилось,понему протянулисьхолодныерозовые полосы,ипостепенно
Эдинбургский замоквысоконаскале,шпилиитрубы верхней части города
обрелиявственныеочертанияиподнялись,точноострова втающем озере
тумана. Вокруг был тихий, мирный, лесистыйкрай, все дышало покоем, дорога,
петляя, поднималась в гору, не видно было ни экипажа, ни прохожего, щебетали
птицы,должно быть,радуясьприближениюсолнца, веткидеревьевколыхал
ветер, тихо кружились и падали красные листья.
Когда я завидел цель своего путешествия, уже совсем рассвело, но солнце
еще не взошлоихолод пробиралдокостей.Над холмомподнималсяконек
единственной крыши и труба;немногопоодаль ичутьвыше междеревьев, у
сбегающего вниз ручьястоял старый высокийоштукатуренный дом, а дальше по
холмам раскинулись пастбища. Мне вспомнилось, что пастухи встают спозаранку,
и если кто-нибудьзавидит, как я тут брожу, этоможет означатьконец всем
моим надеждам;прячась в тени живой изгороди, я дошел до ограды, окружающей
сад моих друзей: дом их был невелик, но причудлив, с несколькими грубоватыми
фронтонами и серыми скатамикрыш.Казалось,это беспорядочнопостроенный
крохотный собор, главный корабль которого возвышается посредине на два этажа
и увенчан непомерно высокойдвускатнойкрышей,а совсех сторонкнему
примыкают,словноприделы,часовенкиилипоперечныенефы,одноэтажные
приземистыепристройки.Ктому жеонбылнелепоизукрашенлиственным
орнаментомивыступающимиводосточнымитрубамиввидечудищ сшироко
разинутымипастями, словно вкаком-нибудь средневековомхраме. Домбудто
прятался от стороннихвзоров, скрытыйнетолько деревьями сада, нос той
стороны, откудая подошел, еще искладкой холма-- той самой, над которою
виднеласьодна лишь крыша.Вдоль садовой ограды выстроились могучие вязы и
буки, -- вязыуже совсем облетели,на буках еще уцелела багряная листва, а
посрединезеленели зарослиблагородноголавраи падуба,вкоторых были
прорублены арки и вились тропинки.
Итак,до моихдрузей рукой подать, ночто толку.В доме еще, видно,
спали, но даже если бы я попытался их разбудить, кто мне порукой, что первой
выйдетнететушкасосвоим старомоднымлорнетом,о которойянемог
вспомнитьбездрожи,иликакая-нибудьдураслужанка, завидев меня,не
подниметотчаянный визг.Повыше,накаменистом склоне, размашистошагал
пастух,покрикивал на собак, и я понял, что надо не мешкая где-то укрыться.
Заросли падуба, без сомнения, послужили бы отличным прибежищем, но на ограде
виселатабличка,способнаяобескуражитьлюбогосмельчака;такие
предостереженияне редкость в Британии,особливов провинции.
Надписьна
табличке гласила: "Мушкеты спружиной и капканы". После я узнал, что в трех
случаях изчетырех то были пустые угрозы,нотогдаэтомне ещене было
известно, да всеравно рисковать не стоило.Ибо я тысячураз предпочел бы
воротиться в свойуголна бастионе Эдинбургскойкрепости, нежели оставить
ногу в стальном капканеили получить в живот заряд из мушкетона-самострела.
Оставалосьтолько надеяться на,счастливый случай,чтопервымииздому
выйдут РональдилиФлора, и, чтобы этот случай не упустить, я взобрался на
стену втом месте, гдееезакрывали густые ветви бука, уселся в их сени и
принялся ждать.
День разгорался, стало пригревать солнышко. Я всю ночь не сомкнул глаз,
прошелчерезтяжкиедушевныеителесныеиспытания,инетничего
удивительного, что язадремал,хотя это было, разумеется, как нельзя более
безрассуднои опрометчиво. Проснулсяяот звука, который труднобылоне
распознать: кто-то копал землю лопатой, --я посмотрел вниз иувидел прямо
перед собой спину садовника в холщовой куртке. Казалось, он всецело погружен
в свое занятие;но вскоре,кмоему ужасу,он распрямил спину, потянулся,
огляделсад,где, кроменего,не было нидуши,и сунулв нос солидную
понюшку табаку. Первой моей мыслью былососкочить наземь по другуюсторону
ограды. Но сразу жестало ясно, что и этот путь дляменя отрезан: на поле,
покоторому я сюда пришел, расположились теперь два подпаска и десяткатри
овец. Я уже называл талисманы, которые обычно меня выручали, но при подобном
стеченииобстоятельств обаони были совершеннобесполезны.Верхнийкрай
стены,утыканныйбитымстеклом, неслишкомудобная трибуна; я могбыть
красноречив,какПитт, и обворожителен, как Ришелье,но нисадовника, ни
пастуховэтим непроймешь.Корочеговоря,выходаизмоегоглупейшего
положения не было, оставалосьсидеть на стене и ждать: рано или поздно либо
сторож, либо одиниз пастухов взглянет в мою сторону, поднимет тревогу -- и
меня схватят.
Часть стены, на которой(видно, за мои грехи)я расположился, былас
внутренней стороны нениже двенадцати футов; листья бука, которыемогли бы
меняукрыть, наполовину уже облетели, и,таким образом, ябыл на видуи,
конечно, подвергался опасности,но зато и сам видел часть садовых дорожек и
через зеленую аркулужайку перед домом и окна. Долгое время ничего нигде не
шелохнулось, лишь мой друг-садовник знайкопал землю;потом я услышал стук
распахнувшихсяставней, и почтитутже появиласьмисс Флоравутреннем
капотеи направилась в мою сторону, то идело останавливаясь и разглядывая
цветы, сама прелестная, как цветок. Да, там был друг, а здесь, совсем рядом,
некаянеизвестнаявеличина -- садовник; как же дать о себе знать Флоре, не
привлекаявниманиясадовника?Окликнутьбылоникакнельзя,яедва
осмеливался дышать. Я приготовился подать ей знак, едва онапосмотрит в мою
сторону, но она смотрела кудаугодно, только не наменя.