Какаяэто была восхитительная, хотьи несколько
ребяческаярадость-- вновь побритьсясамому,неполагаясь на тюремного
цирюльника! Волосы мои сильноотросли,но уменя хватилоблагоразумия не
пробоватьостричьсясобственноручно. Отприроды ониу меня вьются, ия,
правоже, ненаходил,чтобыприческаэта меня слишком уродовала. Платье
оказалосьпочти так хорошо,как я надеялся.Жилет из тончайшей шерсти был
очень мил,панталоны--отличного кашемира,и сюртуксидел превосходно.
Когда я облачился во всеэто и глянул на себя взеркало, я поневоле послал
своему изображению воздушный поцелуй.
-- Дорогой мой, -- сказал я Рональду, -- а духов у вас нет?
-- Господи помилуй, конечно, нет! -- воскликнул тот.-- Зачем онивам
понадобились?
-- Самонужнейшая штука в походе, -- отвечал я. -- Ну ничего, обойдемся.
Теперьстемижепредосторожностями,стараясьнепроизводитьни
малейшегошума,меня ввели вмаленькую столовуюсэркером.Ставни были
закрыты, фитиль в лампе опасливо приспущен. Красавица Флора поздоровалась со
мною шепотом, и, когда меня усадили за стол,оба продолжали соблюдать такие
предосторожности,которыепоказалисьбычрезмерными,дажееслибымы
находились в Ухе Диониса [14].
--Она спит вон там, --пояснилРональд, указывая впотолок,и при
мысли,чтоя нахожусьв такой близостиотместа, гдепокоитсязолотой
лорнет, даже и я ощутил некоторое смятение.
Милый юноша привез из города пирог с мясом, и мне отрадно былоувидеть
рядомс,ним,графинпоистиневеликолепногопортвейна. Пока яужинал,
Рональдзанималменя рассказамиогородских новостях:там,разумеется,
толькои разговору было,чтоонашемпобеге-- ежечасно во все стороны
рассылали солдат иверховых гонцов, но, согласно самым последним сведениям,
никтоиз беглецов пойман не был.Поступокнаш вЭдинбурге оценилиочень
высоко;отвагапришласьвсем по вкусу, имногиеоткрытосожалели,что
надежда на спасение унасвсе-таки ничтожна. Оказалось, чтосо скалы упал
Сомбреф,крестьянин,одинизтех,кто спал поддругимнавесом;таким
образом, я мог быть уверен, что всем моим товарищампо команде удалось уйти
и под нашим навесом не осталось ни души.
Незаметнодлянас самих мы заговорили о другом.Никакими словамине
передать удовольствия, которое я испытывал, сидя за одним столом с Флорой: я
был на свободе, одет,как присталоджентльмену, находчиви остроумен, как
всегда, когда бывалвударе.Обаэтикачествабыли мне сейчас особенно
необходимы, ибо приходилось играть одновременнодвевесьма несхожиероли:
Рональдуследовало по-прежнему видеть во мне веселого и беспечного солдата,
Флоре же в моих словах и во всем поведении должен был слышаться уже знакомый
ей голосглубокой и чувствительнойнатуры. Бывают, право, счастливыедни,
когдавсякоеделоучеловекаспорится,когдаегоум,пищеварение,
возлюбленная --всесловно бысговорилисьпобаловать его, и дажепогода
старается емуугодить.
Бывают, право, счастливыедни,
когдавсякоеделоучеловекаспорится,когдаегоум,пищеварение,
возлюбленная --всесловно бысговорилисьпобаловать его, и дажепогода
старается емуугодить. Скажу лишь, что в этот вечер я превзошел самого себя
и мне удалось доставить истинное удовольствие хозяевам дома. Мало-помалу они
забыли освоих страхах, а я об осторожности;насвернула на грешную землю
катастрофа,которуюсовсемнетруднобылопредвидеть,ноот этогоона
поразила нас ничуть не меньше.
Я налил всем вина.
-- Позвольтемнепредложить тост, -- сказал явполголоса, -- вернее,
три тоста,но все онитак переплетеныдругсдругом,что разделитьих
невозможно. Преждевсего я хочу выпить за здоровьехраброго, а тем самым и
великодушного неприятеля. Онвстретил безоружногои беспомощногобеглеца.
Он, точно лев, презрел стольлегкую победу и,вместо того, чтобы без труда
доказать своюдоблесть,предпочел обрести друга. Вслед за этим я хотел бы,
чтобы вывыпили за самого прекрасного, самого деликатного недруга -- за ту,
что заметила узника в темнице исвоим бесценным состраданием вселила в него
бодрость; я знаю, всеми ее поступками с того часу руководило милосердие, и я
могу лишь молиться (надеяться не смею!), чтобы она и впредь не оставила меня
своими милостями. И еще я хотел бы впервыеи, должно быть,в последний раз
выпить за того, боюсь, вернее надосказать, --за воспоминаниео том, кто
сражался не всегда бесславно против ваших соотечественников, но пришелсюда
уже побежденный, чтобы вновь быть побежденным дружеской рукойодного из вас
и незабываемыми очами другой.
Быть может, виныеминутыя слишкомвозвышал голос, абытьможет,
Рональд,который загостеприимствомзабылобовсемнасвете,слишком
размашисто, со звоном поставил на стол свой бокал. Но так илииначе, едва я
успелзакончить свою заздравную речь, как мы услышали глухой удар в комнате
наднами,словно некоевесьма грузное тело свалилосьс постели на пол. В
жизниещенедоводилосьмневидетьтакогонеописуемогоужаса,какой
выразился на лицахмоих хозяев! Было предложено поскорей вывести меня в сад
либоспрятатьподнабитыйконским волосомдиван,стоящий устены.Но
приближающиеся шагиявственно сказали нам, что исполнить первый план мы уже
не успеем, второй же я с негодованием отверг.
--Милыемои друзья,-- сказаля,--предпочитаюумереть, нежели
поставить себя в смешное положение.
Едва слова этислетели с моих губ, как дверь растворилась, и на пороге
всталамоянезабвенная приятельница с золотым--лорнетом. В однойруке
тетушкадержала подсвечниксзажженнойсвечой,вдругой, твердостью не
уступавшейруке драгуна, -- громаднейший пистолет. Тетушка куталась в шаль,
из-под которой выглядывала белоснежная ночнаярубашка,а головуее венчал
весьма внушительныйночнойчепец.Такявиласьона преднами; поставила
свечу,положилапистолет,видимо,заключив,чтовнихболеенет
необходимости, молча оглядела комнату -- номолчание это было красноречивей
самыхгневных слов--и,оборотяськомнеснеким подобиемпоклона,
произнесла дрожащим от негодования голосом:
-- С кем имею честь?
--Счастлив васвидеть,сударыня, -- отвечаля.