Она взяла одну бумажку и, поднявши, спросила:
--Ане можетлислучиться,чтоэти бумажки наведутнаследих
владельца?
-- Полагаю, что нет, -- отвечал я. -- А даже если бы и так, не беда. Со
свойственнойвам прозорливостью вы угадали. Мне далэти деньги англичанин.
Они попали ко мне через его поверенного; англичанин же сей -- мой двоюродный
дед граф де Керуаль де Сент-Ив, вероятно, самый богатый французский эмигрант
в Лондоне.
-- Мне остается только поверить вам на слово, -- сказала она.
-- Надеюсь, сударыня, что именно так вы и поступите, -- отвечал я.
-- Что ж, в таком случае делу можно помочь. Я обменяю вам по курсу один
чек в пять гиней на серебро и шотландские ассигнации --этого вам хватит до
английской границы. А уж какперейдете границу,мусью виконт, придется вам
положиться на самого себя.
Явежливоусомнился,достанетлиэтихденег настольдлительное
путешествие.
-- Новы ж меня не дослушали, --возразила она. -- Если вы не фат, не
неженка инепогнушаетесьобществомдвухгуртовщиков,сдаетсямне,я
придумала как разто,что надобно. Идапроститмнегосподь, ежелина
старостилет яизменяю отечеству! Нафермеу нашего пастуха остановились
двое гуртовщиков, а завтра они погонят стадо в Англию, выйдут, наверно, чуть
свет. Таквот, по-моему, вам лучше всегопроделатьэтот путьвобществе
молодых бычков, -- заключила она.
-- Помилуйте, да неужто вы считаете менязанеженку! -- воскликнул я.
-- Ведь ястарыйнаполеоновский солдат! Но, дражайшаясударыня, кудаэто
меня приведет? И чем мне поможет общество сих почтенных людей?
-- Дражайший сэр, -- ответствовала она, -- высами не понимаете, сколь
опасновашеположение, так чтоуж извольтеслушатьсятех,кому видней.
Ручаюсь, что вы и слыхом не слыхали про гуртовщиков и про гуртовые дороги, а
я вовсе не намерена сидеть тутвсю ночь напролет и просвещать вас. Довольно
того, что я берусь все устроить -- позор на моюседую голову! И именно этим
путемвы отправитесь.Рональд,--продолжала она,-- бегикпастухам,
разбуди их и втолкуйСиму, чтобнипочем не уходил, покуда не повидается со
мной.
Рональдявнорадбылпокинутьобщество своейтетушкиистакой
молчаливойпоспешностьювышелиз комнаты ииздома,словнонеееже
поручениевыполнял,аспасалсяотнее бегством.Межтемстараядама
поворотилась к племяннице.
-- Хотела бы я знать, куда мы его денем на ночь! -- воскликнула она.
--Мы с Рональдом думали поместить его в курятнике, -- отвечала Флора,
покраснев до ушей.
--Ничего подобногоя не допущу, -- возразила тетка. -- Курятник, вон
что выдумали! Если уж он наш гость, не годится ему спать в курятниках. Самая
подходящая комната -- твоя, ежели толькоон согласится ее занять, ведь ты и
приготовить-то ее толком не успеешь.
Ну, а сама ляжешь у меня в спальне.
Я невольновосхитился предусмотрительностью и тактом старойвдовы, и,
разумеется, неуместно мне было ей перечить.Не успеляи глазом моргнуть,
какуже остался одиннаодинс унылымподсвечником--общество неиз
приятных! -- и наполовину с радостью, наполовину с досадой разглядывал нагар
насвече.Бегство моеудалось: властная, увереннаявсебе хозяйка дома,
которая взяласьвсеуладить,внушаламнеполнейшеедоверие,ияуже
воображал, как подкатываю к дверям дядюшки. Но -- увы! -- сердечные мои дела
оставлялижелать лучшего. ЯвиделФлорунаедине и разговаривалс нею; я
держался смело до дерзости и принятбыл благосклонно. Я любовался ею, когда
щекиеезаливалнежнейшийрумянец,радовалсяоткровеннойдоброте, что
светилась в еевзоре, обращенномкомне, --ивдругнасцену,словно
предвестникстрашного суда,выходитгрозное видение в нелепом чепцеис
огромнейшим пистолетом и в мгновение ока разлучает меня с моей возлюбленной!
Благодарность и восхищение спорили вдуше моей с вполне естественной жгучею
досадой. Тайное и дерзкое вторжениемое в ее дом немогло не вызвать самых
дурныхподозрений.Ностарухаповеласебя превосходно.Еевеликодушие
оказалосьстольженесомненным,какимужество,ияопасался,что
проницательностьеенисколькоимнеуступит.МиссФлоре,разумеется,
приходилось выдерживать зоркиететкины взгляды,и,разумеется,онабыла
встревожена.Корочеговоря,мне оставалосьтолькоодно: воспользоваться
мягкой постелью, попытаться поскорее уснутьи пораньше подняться в надежде,
что утром мнебольше посчастливится. Сказать так много и,однако, так и не
договорить, уйти бог весть куда, даже не простясь по-настоящему, -- нет, это
было выше моих сил!
Я уверен, что благожелательнаяведьма сия всю ночьне сомкнулаглаз,
чтобыв нужную минуту помешать моим замыслам. Задолго дорассветаонасо
свечойвруке уже стояла умоей постели, разбудила меня,положила передо
мною какую-то мерзкую, грубую одежду, а моеплатье велеласвернуть в узел,
ибо оно никак не годилось для предстоящего путешествия. С горечью и неохотой
я облачилсяв деревенское платье домотканойматерии, жесткой, какдерюга,
изяществомпокроянапоминающее саван, и, выйдяиз спальни, обнаружил, что
мойгрозный церберужесостряпал мне обильный завтрак.Она села во главе
стола, налила себечаю ивсе время, пока я ел,занимала меняразговором,
полнымздравогосмыслаи начисто лишенным обаяния. Сколько раз я сожалел,
что этоонасидитсо мноюзастолом!Сколькоразпроклиналтетушку,
сравнивая ее с очаровательнойплемянницей! Но если хозяйка моябыла отнюдь
некрасавица,затоонане пожалелахлопот,чтобымнепомочь. Она уже
переговорила с моими будущими спутниками, и план, предложенный ею, показался
мненаредкостьразумным.