Возможно,
чтовременами ядаю этомупроказливому духу завести менядальше,нежели
дозволяют приличия,иоднажды я,какиследовалоожидать,был заэто
наказан.
Случилосьэтов епископальном граде Дургаме. Мы селиобедать большой
компанией,еесоставлялипопреимуществудобропорядочные,ужесильно
хлебнувшие спиртного английские тори известного склада, которые обычно столь
полны энтузиазма, что уже не в силах выразить его словами. Я с самого начала
вел инаправлялбеседуи, когдаречь зашлаофранцузах наПиренейском
полуострове,сообщил(сославшисьна своегокузена-прапорщика)подлинные
подробностинекоторыхканнибальскихоргийв Галиции, вкоторых принимал
участиени многони мало самгенерал Кафарелли. Я никогда не жаловал сего
командующего,ибооднаждыонотправилменяподарестзанарушение
субординации; и вполне возможно, что мое безжалостное описание было сдобрено
щепоткоймести. Подробностияс той порыпозабыл, но, надо полагать, они
были весьма красочны.Конечноже,я неупустилслучаяподурачитьэтих
олухов; и,конечноже, уверенный всвоейбезопасности (а уверенность мне
придавал вид этих тупых физиономий с разинутыми от изумления ртами), я зашел
слишкомдалеко.Какнагрех,застоломсредипрочихоказалсянекий
молчаливый человечек, которого мне не удалось провести. И не оттого, чтоон
обладал чувством юмора, -- нет, чувства этогоонбылначисто лишен.И не
оттого, что человечекотличался особливой смекалкой, -- егои смышленым-то
неназовешь.Расположениеко мне --вот ведьчто,подуматьтолько! --
обратило его в ясновидца.
Едва мыотобедали, я вышел на улицу с намерением прогуляться по городу
ипосмотретьнасобор;человечекжесей молча шелзамною попятам.
Несколько отойдя от гостиницы, в плохо освещенном месте, я почувствовал, что
кто-то тронул меня за локоть, круто обернулся и увидел, что он стоит рядом и
смотрит на меня взволнованными, сияющими глазами.
--Прошупрощенья,сэр, --начал он,-- ноэта вашаистория была
презабавна.Хи-хи!Препикантная историйка!Поверьте,сэр, явасвполне
понял! Я вас,можносказать,учуял! Правоже, сэр,ежели бы нам свами
побеседовать по душам,у нас бынашлосьмного общего. Вотвдвухшагах
"Колокольчик", очень подходящее местечко. Тамподают отличный эль, сэр.Не
удостоите ли вы меня чести выпить со мной кружечку?
Человечексейизъяснялсястольтаинственноидвусмысленно,что,
признаюсь,меняразобралолюбопытство.Ужевту минуту клянясебяза
неосторожность, я все же не отказался от его предложения, и в скором времени
мысидели друг противдруга ипотягивали пиво,подогретое спряностями.
Незнакомец понизил голос до едва слышного шепота.
-- За великого человека, сэр, -- шепнул он.
Ужевту минуту клянясебяза
неосторожность, я все же не отказался от его предложения, и в скором времени
мысидели друг противдруга ипотягивали пиво,подогретое спряностями.
Незнакомец понизил голос до едва слышного шепота.
-- За великого человека, сэр, -- шепнул он. -- Полагаю, вы меня поняли?
Нет?-- Он подалсявперед, так что мы соприкоснулись носами, и пояснил: --
За императора!
Я былв чрезвычайном смущениии, несмотря на его невинную наружность,
не на шуткувстревожился. Для шпиона он был, по моемуразумению,чересчур
бесхитростени, уж конечно, чересчур смел. Но если он честный человек,то,
как видно, докрайности неблагоразумен, и тогда беглецу уж никак не годится
его поощрять!Поэтому я выбрал среднюю линию: ничего не ответил на его тост
и выпил пиво, не выказывая никакого восторга.
Он жепродолжал безмерно превозносить Наполеона,причемтаких похвал
мнеи во Франции не доводилось слышать, разве что из уст господ, которым за
это полагалась особая плата.
-- Аэтот Кафарелли,он тоже отличныймалый, ведьправда?-- вновь
заговорилчеловечек.-- Сам яне очень онемнаслышан.Не знаю никаких
подробностей, сэр,ровнымсчетом никаких!Беспристрастныесообщениянам
здесь приходится добывать с величайшим трудом.
-- Подобныежалобы я слышал ивдругих странах,-- неудержавшись,
заметил я. -- Но что касаетсяКафарелли, сэр, он не хромой и неслепой,у
негообеноги целы и нос на месте, как у нас с вами.И мне до него так же
мало дела, как вам до покойного мистера Персиваля! [17]
Он впился в меня горящими глазами.
-- Вы меня не проведете! -- вскричал он. -- Вы служили под его началом.
Вы француз! Наконец-то мнедовелось пожать руку одному из сынов благородной
нации, что первой провозгласила славныепринципы свободы и братства. Тес!..
Нет, все в порядке. Мне показалось,ктото стоитза дверью. В этойжалкой,
порабощенной стране мы собственную душу, и ту не осмеливаемся назвать своею.
Всюдушпионы и палачи, сэр, шпионы и палачи! И все-таки свеча горит. Добрые
дрожжи делают свое дело, сэр... Делают свое дело в подполье.Даже и в нашем
городе есть несколькохрабрецов, они собираютсявсякуюсреду.Непременно
обождите денек-другой и присоединитесь кнам.Мысобираемсянездесь. В
другомместе,где нетаклюдно.Там, однако,подают превосходныйэль,
превосходный, в меру крепкийэль. Вы окажетесь среди друзей, среди братьев.
Выуслышите, какиетам высказываютсяотважные чувства! --воскликнул он,
распрямляясвоюузкуюгрудь. --Монархия, христианство! Вольное братство
Дургама и Тайнсайда смеется над всеми этими уловками напыщенной старины!
Экая незадача для человека, которому всего важнеене привлекать к себе
внимания! Вольноебратство было вовсе не помне. Доблестные чувства сейчас
лишь обременилибыменя,ияпопыталсянесколькоохладитьпылмоего
собеседника.
-- Вы,кажется,забыли,сэр, что мойимператор поставилрелигию на
службу государству, -- заметил я.