Синие штаны и коричневые
носки завершали, если позволено так выразиться о мертвеце, его наряд. Он был
похож на чудовищную восковую фигуру. В мятущемся светефакелов он словно бы
гримасничал,корчилнамрожи,хмурился,иминутамиказалось,вотвот
заговорит. Повозка сэтимжалким и скорбным грузом,окруженная молчаливой
свитой и пылающими факелами, скрипя, двигалась по большаку, и я следовалза
неювудивлении,котороескоро сменилось ужасом.Достигнув перекрестка,
процессияостановилась,и,когдафакельщикивыстроилисьвдольживой
изгороди,мнеоткрыласьмогила,вырытаяпридороге,и кучанегашеной
извести, наваленнаявканаве. Повозку подали к самому краю,телогрубо и
непочтительно скинули с помостав могилу. Заостренный кол служил ему до сих
пор подушкой. Теперь колвытащили, несколько добровольцев установили его на
место и какой-томалый забил его прямов грудь мертвеца тяжелым деревянным
молотом(стукэтотидонынепреследуетменяпоночам). Ямузасыпали
негашенойизвестью,исвидетели,словнобыосвободившисьотгнетущей
тяжести, вдруг все разом стали приглушенно переговариваться.
Сорочка мояприлиплактелу, сердцезамирало, и языкне сразумне
повиновался.
-- Прошу прощения, -- трудно переводя дыхание, обратился я к одномуиз
стоявших поблизости. -- Что тут происходит? В чем он провинился? Разве такое
позволено?
-- Видали! Да откуда ты взялся? -- отвечал тот.
--Я путешественник,сэр, -- объясниля,-- иникосда небывалв
здешнихкраях. Ясбился сдороги,увидалвашифакелы ислучайностал
свидетелем этой... этой невероятной сцены. Кто таков был покойник?
--Самоубийца, -- услыхаля вответ. --Да чего там, дурнойон был
человек, наш Джонни Грин.
Оказалось,тобылнегодяй,которыйсовершилнеодноварварское
убийство, а когда наконец понял, что его вот-вот изобличат, наложил насебя
руки.И этот ночной кошмар на перекрестке--обычноепозаконамАнглии
наказаниеза поступок, который римляне почиталидобродетелью! Стойпоры
всякийраз,когдакакой-нибудьангличанинначинаетболтатьо
цивилизованностисвоейнации(аони,надосказать, весьмачастоэтим
грешат),яслышу мерные ударыдеревянногомолота, вижу толпу факельщиков
вокругмогилы,втайнеулыбаюсь,сознаваясвоепревосходство,идля
успокоения отпиваю глоток коньяку.
Должно быть, в конце следующего перехода,ибо помню,чтоспать лег с
петухами, я попал в хорошую старомодную гостиницу, которыми славится Англия,
ибылпрепоручензаботампоистинепремиленькойгорничной.Покаона
прислуживаламне за столом дагрела постельгромаднейшеймедной грелкой,
едва линеобъемистей ее самой, мы очень приятно с нею поболтали; она была
столь жебойканаязык, какимиловидна,и, когда яшутилс нею,не
оставаласьвдолгу.
Покаона
прислуживаламне за столом дагрела постельгромаднейшеймедной грелкой,
едва линеобъемистей ее самой, мы очень приятно с нею поболтали; она была
столь жебойканаязык, какимиловидна,и, когда яшутилс нею,не
оставаласьвдолгу. Уж не знаю, что тому причиной(развечтоее дерзкие
глазки),нотолько ясделал ее своей наперсницей, поведал ей,чтопитаю
нежныечувствак молодойдевице,которая живет в Шотландии,икрасотка
пыталась подбодрить меня сочувственными речами, уснащая их, впрочем, цветами
грубоватого деревенского остроумия. Пока я почивал, у гостиницы остановилась
почтовая"карета,державшая путьссеверанаюг;кто-то из пассажиров
позабыл настоле экземпляр "Эдинбургского вестника", инадругое утро моя
красотка горничная подала мне этугазетувместе с завтраком, присовокупив,
чтотутестькое-какие известия от моейвозлюбленной.Яжадносхватил
газету, надеясь прочесть что-либо о нашемпобеге,но был разочарован и уже
собрался ее отложить,как вдруг взормойупал назаметку,которая прямо
касалась меня. Фэй попал в больницу в очень тяжелом состоянии, и были выданы
ордера на арест Сима и Кэндлиша. Обаони в свое времяобошлись со мною как
верные друзья, и вэтой постигшей их беде я должен показать себя по меньшей
мерестольжеверным другом.Допустим,визитмой кдядюшке увенчается
успехом,иуменявновьпоявятся деньги.Вэтом случаеянемедленно
возвращаюсь вЭдинбург, вручаю обоих попечению хорошегоадвоката иожидаю
дальнейших событий.Таклегко и просто я в мыслях разрешил задачу, которая
на поверку оказаласьвесьма трудной. Кэндлиш и Сим были всвоем роде очень
славныелюди, и я искренневерю,что, дажене будь у меняна уме ничего
другого, явсе равно не пожалел быусилий, чтобы выручитьих из беды. Но,
сказать по правде, все мои помыслы были заняты кое-чем иным, и,узнав об их
несчастье, я чуть линеобрадовался. Нет худа без добра, и, уж конечно,я
радовалсялюбомуобстоятельству,котороемогловновьпривестименяв
Эдинбург, к Флоре. Сэтой минуты я стал тешить себя воображаемыми сценами и
разговорами, вкоторых мне неизменноудавалосьпривести взамешательство
тетушку, обворожитьРональда и, то блистая остроумием, то на чувствительный
лад, объявить освоейлюбви и получитьзаверения во взаимности. Благодаря
этим воображаемым объяснениям решимость моячас от часу крепла, и под конец
в душе моей воздвиглась такаягора упорства,что разрушить ее моглоразве
только землетрясение.
-- Верно, --сказалягорничной,--здесьи вправду вести от моей
возлюбленной, да еще какие добрые вести!
Весь этот день я шел навстречузлому зимнему ветру, кутаясь в заветный
плед, и он согревал меня, точно ее объятия.
ГЛАВА XII. Я СЛЕДУЮ ЗА КРЫТОЙ ПОВОЗКОЙ ПОЧТИ ДО МЕСТА НАЗНАЧЕНИЯ
Наконец, нигде подолгу незадерживаясь,я подошелдовольно близкок
Уэйкфилду, итутв памятимоейвсплылоимяБерчела Фенна.