К томуже меня охватилстрах. Еслиона не
придет,какбудуявлачитьнескончаемые,пустыедни?Развесумеюя
возвратитьсякпрежнейжизни,находить интерес вурокахсмайором,в
шахматных партияхслейтенантом,вгрошовойторговленабазаре илив
ничтожной добавке к тюремному рациону?
Проходилидни,недели; у меня не хватало мужестваихсчитать и даже
сейчасне хватает мужества об этомвспоминать. Но вот наконецона пришла.
Наконец-то я увидел, что онаидетко мне в сопровождении юноши примерно ее
лет, в котором я тотчас же угадал ее брата.
Я встал и молча поклонился.
-- Этомойбрат,мистерРональдГилкрист,--сказала она,--я
рассказывала ему о ваших страданиях. Он так вам сочувствует!
-- Я не смелнадеяться на такое великодушие,-- отвечал я. -- Правда,
меж благородныхлюдейподобные чувстваестественны.Если бы нам свашим
братом довелось встретиться на поле брани, мы бы дрались, как львы, но когда
он видит меня безоружного и беспомощного, в его душене остаетсяместа для
вражды.(Приэтихмоихсловах,какяинадеялся,юнец покраснелот
удовольствия.)Ах,мадемуазель,--продолжаля,--скольковаших
соотечественниковтомятся уменяна родинеточнотак же,как томлюсь я
здесь.Ямогу только желать, чтобыкаждому из них встретилась благородная
француженка, которая сострадалабы ему и тем дарила бесценное утешение.Вы
подали мне милостыню,более нежелимилостыню --надежду, и вовсе время,
пока вы не приходили,яэтого не забывал. Не лишайте же меня права сказать
себе, что я хотя бы попытался отблагодарить вас, -- соблаговолите принять от
пленника эту безделку.
И я протянул ей льва; она взяла его, поглядела на него в замешательстве
и, увидев посвящение, воскликнула:
-- Но как вы узнали мое имя?
-- Когдаимятак подходит, егонетруднои угадать, --отвечал яс
поклоном. -- Но,право же, здесь нетникакого волшебства. В день,когда я
поднял ваш платок, какая-то дама окликнула вас по имени,и я услыхал его и,
конечно же, сохранил в памяти.
-- Прелестная,прелестная вещица, -- сказала она,-- и я всегдабуду
гордиться этим посвящением. Идем, Рональд, нам пора. -- Она поклонилась мне,
как ровне, и пошла прочь, но (готов в этом поклясться!) слегка зардевшись.
Я был безмерно рад:моя невинная хитрость удалась, Флораприняламой
дар, ни словом не обмолвившись о плате, и, разумеется,не будет знать покоя
до тех пор, пока не воздастмне сторицей. Не новичок в сердечныхделах, я,
кроме того,понимал,чтопридворемоейкоролевыимеетсяотнынемой
посланник.Бытьможет,этотлев вырезаннеумело,но онмой. Моируки
мастерили егоидержали, мой нож,или,вернее сказать, мой ржавый гвоздь
вывел эти буквы,и, как нибыли просты вырезанные на дереве слова, онине
устанут повторять ей, что я благодарен ей и очарован ею.
Юноша застенчив, и,
услыхав похвалу из моих уст, он покраснел; но я, очевидно,пробудил в нем и
подозрения; однако в облике его было столько мужественности, что я не мог не
ощутить кнемуприязни. Что жедо чувства,котороепобудило ее привести
брата ипознакомить его со мною,каким не восхищаться! Оноказалось мне
выше ума и нежнее ласки.Оно говорило (столь же ясно, как если бы высказано
было словами): "Я вас незнаю и завестис вами знакомства не могу. Вот мой
брат, сведите знакомство с ним: это путь ко мне... следуйте этим путем".
ГЛАВА II. РАССКАЗ О ПАРЕ НОЖНИЦ
Ябылпогружен вэтидумыдосамогозвонка,возвестившего,что
посетителямпорауходить.Но едвабазарнаш закрылся,намведено было
разойтисьиполучить свою порцию пищи, которую затем разрешалось естьгде
нам заблагорассудится.
Яуже упоминал, что некоторые посетителинепереносимо нас оскорбляли;
они,вероятно, даже не догадывались, сколь оскорбительно было их поведение,
-- так посетителизверинца, сами тогоне желая, на тысячи ладов оскорбляют
злосчастныхблагородныхзверей,попавшихзарешетку,--аиныемои
соотечественники,вневсякогосомнения, были до чрезвычайностиобидчивы.
Кое-кто из этих усачей, выходцев из крестьян, с юности служил в победоносной
армии, привыкиметь дело с покореннымии покорными народам, и темтруднее
переносил переменув своем положении.Один изних, по имени Гогла, был на
редкость грубоеживотное; из всехдаровцивилизации ему знакома была лишь
воинская дисциплина,ноблагодаря необычайнойхрабрости он возвысилсядо
чина, для которого по всем прочим своим качествам нимало не подходил,-- он
был marechaldes logis [5]двадцать второго пехотного полка.Воинон был
отличный,насколько может быть отличным воином столь грубое животное; грудь
егоукрашалкрест, полученный за доблесть, нововсем,чтоне касалось
прямых егообязанностей, это былскандалист, забияка, невежда, завсегдатай
самыхнизкопробныхкабаков.Ия,джентльменпорождению,обладающий
склонностямии вкусами человека образованного, олицетворял в его глазах все
то,что он меньше всего понимал ибольше всего ненавидел; едва взглянув на
нашихпосетителей,онприходилвярость,которую спешилвыместитьна
ближайшей жертве, и жертвой этой чаще всего оказывался я.
Так вышло и на этот раз. Едва нам роздали пищу, только я успел укрыться
вуглу двора,как увидел, чтоГогла направляется в моюсторону. Онвесь
дышал злобной веселостью; кучка молодых губошлепов, среди которых он слыл за
остроумца, следовала за ним, явно предвкушая развлечение; я мигом понял, что
сейчас станупредметом одной изего несносныхшуток.Он сел подлеменя,
разложил своюпровизию, ухмыляясь, выпилза моездоровье тюремного пива и
начал. Бумага не вынесла бы его речей, но поклонники его, полагавшие, что их
кумир, их записной остроумец насей раз превзошел самогосебя, хохотали до
упаду. А мнепоначалу казалось,что я тут же умру.