А мнепоначалу казалось,что я тут же умру. Яи не подозревал, что
негодяйтак приметлив, но ненависть обостряет слух, ионследил за нашими
встречами и даже узнал имя Флоры.Понемногу я вновь обрелхладнокровие, но
вместе с нимв грудизакипел гнев --датакой жгучий, чтояи самбыл
поражен.
-- Вы кончили?-- спросиля. -- Ибо если кончили, я тоже хочу сказать
вам два слова.
-- Что ж,попробуй-каотыграться!--сказал он.--Словомаркизу
Карабасу!
-- Прекрасно, -- сказал я. -- Должен поставить вас в известность, что я
джентльмен.Вам непонятно,что это значит?Таквот, я вам разъясню.Это
препотешноеживотное;происходитоноотвесьмасвоеобразныхсозданий,
которые называются предками, и так же Каку жаб и прочеймелкойтвари,у
него есть нечто, именуемое чувствами. Лев -- джентльмен, он не притронется к
падали. Я джентльмен, и я не могу позволить себе марать руки о ком грязи. Ни
с места,ФилиппГогла!Если вы не трус, ни с места и ни слова -- занами
следит стража. Вашездоровье!-- прибавил я и выпил тюремноепиво. --Вы
изволите отзываться неуважительно о юной девушке, о девице, котораягодится
вам в дочери икоторая подавала милостынюмне и многим из нас, нищим. Если
бы император -- тут яотсалютовал, -- если бы мойимператор слышал вас, он
сорвал бы почетный крест с вашей жирной груди. Я не вправеэтого сделать, я
немогу отнятьто,что вам пожаловал государь. Но одно я вам обещаю-- я
обещаю вам, Гогла, что нынче ночью вы умрете.
Явсегдамногоеемуспускал,ион,верно,думал,чтомоему
долготерпению небудет конца, и поначалу изумился. Однако я с удовольствием
заметил, чтокое-какие мои слова пробили даже толстуюшкуру этогогрубого
животного, акроме того, ему и вправду нельзя было отказать в храбрости,и
подраться он любил. Какбытам ни было, оночень скоро опомнился и,надо
отдать ему должное, повел себя как нельзя лучше.
-- А я, черт меня побери, обещаю открытьтебе ту же дорожку! -- сказал
он и опять выпилзамое здоровье, и опять я наиучтивейшимобразом ответил
ему тем же.
Слухомоем вызовеоблетелпленниковкак на крыльях,ивселица
засветились нетерпеливыможиданием,точно у зрителей на скачках,и, право
же,надопреждеизведатьбогатуюсобытиямижизньсолдата,азатем
томительноебездействиетюрьмы, чтобы понять и, бытьможет, даже извинить
радость наших собратьев по несчастью. Мы с Гогла спали под одной крышей, что
сильно упрощало дело, и суд чести был, естественно,назначен из числа наших
товарищей по команде. Председателем избрали старшину четвертогодрагунского
полка, армейского ветерана, отменного вояку и хорошего человека. Онотнесся
к своимобязанностям весьмасерьезно,побывалу нас обоих и доложил наши
ответы суду. Я твердо стоял на своем. Я рассказал ему, что молодая девица, о
которойговорилГогла,несколькораз облегчала моюучастьподаянием.
Я твердо стоял на своем. Я рассказал ему, что молодая девица, о
которойговорилГогла,несколькораз облегчала моюучастьподаянием. Я
напомнилему,чтомывынужденымилостынирадиторговатьбезделицами
собственного изготовления, а ведь солдаты империи вовсе к этому не приучены.
Всем нам случалось видеть подонков, которые клянчат у прохожего медный грош,
а стоит подавшему милостыню пройти мимо, -- осыпают его площадной бранью.
-- Ноя уверен, что никто изнас не падет такнизко, -- сказал я. --
Какфранцузи солдат, я признателенэтому юному созданию, и мойдолг--
защититьее доброе имя иподдержать честь нашейармии. Вы старшеменяи
возрастом и чином, скажите же мне, разве я не прав?
Старшина -- спокойный немолодой человек--легонько похлопалменя по
спине. "C'est bien, mon enfant [6]", -- сказал он и вернулся к судьям.
Гоглаоказалсяне более сговорчив,нежели я. "Не терплюизвинений и
тех, кто извиняется, тоже", --только и сказалон в ответ.Так что теперь
оставалось лишьозаботиться устройствомнашегопоединка.Что доместа и
времени,выбораунаснебыло:нашспорпредстоялоразрешить ночью,
впотьмах, под нашим же навесом, после поверки. А вот с оружием было сложнее.
У нас имелосьнемало всяких инструментов,при помощикоторых мы мастерили
наши безделушки, нониодиннегодился для поединкамеж цивилизованными
людьми;к тому же срединихне былодвухсовершенно одинаковых, так что
уравнять шансы противников оказывалось чрезвычайно трудно.
Наконец развинтили пару ножниц, нашли в углу дворадве хорошие палки и
просмоленной бечевкой привязали к каждой по половинке ножниц; гдераздобыли
бечевку, не знаю, а смолу-- со свежих срезов на еще не успевших просохнуть
столбах нашего навеса. Со странным чувствомдержал я в руках это оружие--
нетяжелее хлыста дляверховой езды. Оно казалось и не более опасным.Все
окружающие поклялись не вмешиваться в ход дуэли и, если дело кончится плохо,
невыдаватьименипротивника,оставшегосяв живых. Подготовившись таким
образом, мы набрались терпения и принялись ждать урочного часа.
Вечер выдался облачный; когда первый ночной дозоробошелнашнавес и
направился к крепостнымстенам,на небе невиднобылонизвездочки; мы
заняли свои места и сквозь шорох городскогоприбоя, доносившегосясовсех
сторон,еще слышалиокликистражи, обходящейзамок.Лакла --старшина,
председатель суда чести, поставил нас в позицию, вручил нам палки иотошел.
Чтобынеиспачкатьплатьекровью,мы оба разделисьи осталисьв одних
башмаках;ночная прохладаокутала нашитела словно бы влажнойпростыней.
Противникамоего сама природа создалакуда лучшимфехтовальщиком,нежели
меня: он был много выше,настоящий великан, и силу имел вод стать сложению.
Внепроглядной тьме я не видел егоглаз;а при том, что палкинашибыли
слишком гибки, я былневполнеуверен, сумею липарировать удары.