Фокусник,которогонаРождествепригласилиегородители,
каким-тообразомслилвсебенавремяФоггаи Холмса, и
странное наслаждение, испытанное им в тот день, сгладило все то
неприятное, что сопровождаловыступлениефокусника.Таккак
просьбы,осторожные,редкиепросьбы, "позвать твоих школьных
друзей", не привели ни к чему, Лужинстарший,уверенный,что
этобудетивесело,иполезно,обратился к двум знакомым,
сыновья которых учились в той же школе, а кроме того, пригласил
детей дальнего родственника, двухтихих,рыхлыхмальчикови
бледнуюдевочкустолстойчернойкосой.Всеприглашенные
мальчики были в матросских костюмах и пахли помадой. В двухиз
нихмаленькийЛужинсужасомузналБерсеневаи Розена из
третьего класса, которые в школе были одетынеряшливоивели
себябурно."Нувот,--радостно сказал Лужин старший, держа
сына за плечо (плечо медленноуходилоиз-подеголадони).--
Теперь вас оставят одних,-- познакомьтесь, поиграйте,-- а потом
позовут,будетсюрприз".Черезполчаса он пошел их звать. В
комнате было молчание. Девочка сидела в углуиперелистывала,
ищакартин,приложениек"Ниве". Берсенев и Розен сидели на
диване, со сконфуженными лицами, очень красные инапомаженные.
Рыхлыеплемянникибродилипокомнате,безлюбопытства
рассматривая английские гравюры на стенах, глобус, белку, давно
разбитый педометр, валявшийсянастоле.СамЛужин,тожев
матроске,сбелойтесемкойисвисткомнагруди, сидел на
венскомстулеуокнаисмотрелисподлобья,грызяноготь
большогопальца.Нофокусниквсеискупил, и даже, когда на
следующий день Берсенев и Розен, уже настоящие, отвратительные,
подошли к нему в школьномзале,низкопоклонились,апотом
грубо расхохотались и в обнимку, шатаясь, быстро отошли,-- даже
итогдаэтанасмешканемогланарушить очарование. По его
хмурой просьбе,-- что бы он ни говорилтеперь,бровиунего
мучительносходились,--матьпривезла ему из Гостиного Двора
большой ящик, выкрашенный под красное дерево, и учебникчудес,
на обложке которого был господин с медалями на фраке, поднявший
зауши кролика. В ящике были шкатулки с двойным дном, палочка,
обклеенная звездистой бумагой, колода грубых карт, где фигурные
были наполовину короли и валеты, а наполовину овцы вмундирах,
складнойцилиндрс отделениями, веревочка с двумя деревянными
штучками на концах,назначениекоторыхбылонеясно...Ив
кокетливых конвертиках были порошки, окрашивающие воду в синий,
красный, зеленый цвет. Гораздо занимательнее оказалась книга, и
Лужинбез труда выучил несколько карточных фокусов, которые он
часами показывал самому себе, стоя перед зеркалом.Оннаходил
загадочноеудовольствие, неясное обещание каких-то других, еще
неведомых наслаждений, в том, какхитроиточноскладывался
фокус,новсеженедоставалочего-то,оннемог уловить
некоторую тайну,вкоторойвероятнобылискушенфокусник,
хватавшийизвоздуха рубль или вынимавший задуманную публикой
семерку треф из уха смущенного Розена.
Сложныеприспособления,
описанныевкниге,егораздражали.Тайна,ккоторойон
стремился, была простота,гармоническаяпростота,поражающая
пуще самой сложной магии.
Вписьменномотзывеоегоуспехах,присланномна
Рождестве, в отзыве, весьма обстоятельном,где,подрубрикой
"Общиезамечания", пространно, с плеоназмами, говорилось о его
вялости, апатии, сонливости, неповоротливости и где баллыбыли
замененынаречиями, оказалось одно "неудовлетворительно" -- по
русскому языку -- и несколько "едва удовлетворительно",-- между
прочим,поматематике.Однако,какразвэтовремяон
необычайноувлекся сборником задач, "веселой математикой", как
значилось в заглавии, причудливым поведением чисел, беззаконной
игрой геометрических линий -- всем тем, чего не было в школьном
задачнике.Блаженствоиужасвызываловнемскольжение
наклоннойлиниивверхподругой, вертикальной,-- в примере,
указывавшем тайну параллельности. Вертикальная была бесконечна,
как всякая линия, и наклонная, тоже бесконечная, скользя по ней
иподнимаясьвсевыше,обреченабыладвигатьсявечно,
соскользнуть ей было невозможно, и точка их пересечения, вместе
с его душой, неслась вверх по бесконечной стезе. Но, при помощи
линейки,он принуждал их расцепиться: просто чертил их заново,
параллельно друг дружке, и чувствовалприэтом,чтотам,в
бесконечности,гдеон заставил наклонную соскочить, произошла
немыслимая катастрофа, неизъяснимое чудо, и он подолгузамирал
на этих небесах, где сходят с ума земные линии.
На время он нашел мнимое успокоение в складных картины для
взрослых--"пузеля",какназывалиихизбольшихкусков,
вырезанных по краю круглыми зубцами, какбисквитыпетибер,и
сцеплявшихсятаккрепко,что,сложивкартину,можнобыло
поднимать, не ломая, целые части ее. Но втотгоданглийская
модаизобреласкладныекартины для взрослых,-- "пузеля", как
называли их у Пето,--вырезанныекрайнеприхотливо:кусочки
всехочертаний,отпростогокружка (часть будущего голубого
неба)досамыхзатейливыхформ,богатыхуглами,мысками,
перешейками,хитрымивыступами,по которым никак нельзя было
разобрать, куда они приладятся,-- пополнят ли онипегуюшкуру
коровы,ужепочти доделанной, является ли этот темный край на
зеленом фоне тенью от посоха пастуха, чье ухоичастьтемени
ясновиднынаболееоткровенном кусочке. И когда постепенно
появлялся слева крупкоровы,асправа,назелени,рукас
дудкой,и повыше небесной синевой ровно застраивалась пустота,
и голубой кружок ладно входил внебосвод,--Лужинчувствовал
удивительноеволнение от точных сочетаний этих пестрых кусков,
образующих в последний миг отчетливую картину. Были головоломки
оченьдорогие,состоявшиеизнесколькихтысяччастей;их
приносилатетя,веселая,нежная,рыжеволосаятетя,--и он
часами склонялся над ломберным столом в зале, проверяяглазами
каждый зубчик раньше, чем попробовать, подходит ли он к выемке,
истараясь,поедвазаметнымприметам,определить заранее
сущность картины.