Были головоломки
оченьдорогие,состоявшиеизнесколькихтысяччастей;их
приносилатетя,веселая,нежная,рыжеволосаятетя,--и он
часами склонялся над ломберным столом в зале, проверяяглазами
каждый зубчик раньше, чем попробовать, подходит ли он к выемке,
истараясь,поедвазаметнымприметам,определить заранее
сущность картины. Из соседней комнаты, где шумелигости,тетя
просила:"РадиБога,не потеряй ничего!" Иногда входил отец,
смотрел на кусочки, протягивал руку к столу, говорил: "Вот это,
несомненно, должно сюда лечь", и тогда Лужин, необорачиваясь,
бормотал: "Глупости, глупости, не мешайте",-- и отец, осторожно
прикоснувшись губами к его хохолку, уходил,-- мимо позолоченных
стульев, мимо обширного зеркала, мимо копии с купающейся Фрины,
миморояля,большогобезмолвного рояля, подкованного толстым
стеклом и покрытого парчовой попоной.
3
Только в апреле, напасхальныхканикулах,наступилдля
Лужинатотнеизбежныйдень,когда весь мир вдруг потух, как
будто повернули выключатель, и только одно, посреди мрака, было
яркоосвещено,новорожденноечудо,блестящийостровок,на
которомобреченабыла сосредоточиться вся его жизнь. Счастье,
за которое онуцепился,остановилось;апрельскийэтотдень
замернавеки,игде-то,вдругойплоскости,продолжалось
движение дней,городскаявесна,деревенскоелето--смутные
потоки, едва касавшиеся его.
Началосьэтоневинно.Вгодовщинусмертитестя Лужин
старший устроил у себя на квартире музыкальный вечер. Сам онв
музыкеразбиралсямало,питалтайную,постыднуюстрасть к
"Травиате", на концертах слушал рояль только в начале, азатем
глядел,уже не слушая, на руки пианиста, отражавшиеся в черном
лаке. Но музыкальный вечер с исполнением вещей покойноготестя
пришлосьустроитьпоневоле:ужслишкоммолчалигазеты,--
забвение было полное, тяжкое, безнадежное,-- и жена сдрожащей
улыбкой повторяла, что это все интриги, интриги, интриги, что и
прижизнизавидовали дару се отца, что теперь хотят замолчать
его славу. В открытом черном платье, вчудесномбриллиантовом
ошейнике,с постоянным выражением сонной ласковости на пухлом,
беломлице,онапринималагостейтихо,безвосклицаний,
нашептываячто-то быстрое, нежное по звуку, и, втайне шалея от
застенчивости,всевремяискалаглазамимужа,который
подвигалсятуда-сюдамелкимишажками, с выпирающим из жилета
крахмальнымпанцирем,добродушный,осторожный,спервыми
робкимипотугаминамаститость."Опять вышла нагишом",-- со
вздохомсказализдательхудожественногожурнала,взглянув
мимоходомнаФрину,которая, благодаря усиленному освещению,
была особенно ярка. Тут маленький Лужин попался ему под ногии
былпоглаженпо голове. Лужин попятился. "Какой он у вас стал
огромный",-- сказал дамский голос сзади.
Тут маленький Лужин попался ему под ногии
былпоглаженпо голове. Лужин попятился. "Какой он у вас стал
огромный",-- сказал дамский голос сзади. Он спрятался за чей-то
фрак."Нет,позвольте,позвольте,--загремелонадего
головой.--Нельзяжепредъявлятьтакихтребованийк нашей
печати". Вовсе не огромный, анапротив,оченьмаленькийдля
своихлет,он ходил между гостей, стараясь найти тихое место.
Иногда кто-нибудь ловил его за плечо, спрашивал ерунду. Взале
былотесноотзолоченыхстульев,которые поставили рядами.
Кто-то осторожно вносил в дверь нотный пюпитр.
НезаметнымипереходамиЛужинпробралсявотцовский
кабинет, где было темно, и сел в угол, на оттоманку. Из далекой
залы, через две комнаты, доносился нежный вой скрипки.
Онсонноел)шал,обнявколенкииглядя на кисейный
просвет межнеплотнозадвинутыхштор,вкоторомлиловатой
белизнойгорелнадулицей газовый фонарь. По потолку изредка
таинственной дугой проходил легкий свет, и на письменномстоле
былаблестящаяточка--неизвестночто:блик ли в тяжелом
хрустальном яйце или отражение встеклефотографии.Ончуть
былонезадремаливдругвздрогнулоттого,чтона столе
зазвонил телефон, и сразу стало ясно, что блестящая точка -- на
телефонной вилке. Из столовой вошел буфетчик, включилнаходу
свет,озаривший лишь письменный стол, приложил трубку к уху и,
не заметив Лужина, опять вышел,осторожноположивтрубкуна
кожаный бювар. Через минуту он вернулся, сопровождая господина,
который,попаввкруг света, схватил со стола трубку, другой
рукой нащупал сзади себя спинку кресла. Слуга прикрыл засобой
дверь,заглушивдалекийперелив музыки. "Я слушаю",-- сказал
господин. Лужин из темноты смотрел на него, боясьдвинутьсяи
смущенный тем, что совершенно чужой человек так удобно расселся
уотцовскогостола."Нет, я уже отыграл",-- сказал он, глядя
вверхичто-тотрогаянастолебелойбеспокойнойрукой.
Извозчикглухопроцокалпоторцам."Вероятно",--сказал
господин. Лужин виделегопрофиль,носизслоновойкости,
блестящиечерныеволосы, густую бровь. "Я, собственно говоря,
незнаю,почемутымнесюдазвонишь,--тихосказалон,
продолжаятеребитьчто-тонастоле.-- Если только для того,
чтобыпроверить...""Чудачка",--рассмеялсяонистал
равномернопокачиватьногойвлакированнойтуфле. Потом он
очень ловко подложил трубку междуухомиплечоми,изредка
отвечая"да", "нет", "может быть", взял в обе руки то, что oпl
на столе потрагивал. Это был небольшой гладкий ящик, который на
днях кто-то подарил отцу. Лужин еще неуспелпосмотреть,что
внутри,и теперь с любопытством следил за руками господина.