"Нет, в шахматы",-- сказал Лужин и развернул клеенчатую доску.
"Сперва расставимфигуры,--началатетясовздохом.--
Здесь белые, там черные. Король и королева рядышком. Вот это --
офицеры. Это -- коньки. А это-- пушки, по краям. Теперь..." Она
вдругзамерла,держафигурунавесуиглядянадверь.
"Постой,-- сказала она беспокойно.-- Я, кажется, забылаплаток
встоловой.Ясейчасприду".Онаоткрыла дверь, но тотчас
вернулась. "Пускай,-- сказала она и опять села на свое место.--
Нет, не расставляй без меня, ты напутаешь.Этоназывается--
пешка.Теперьсмотри,как они все двигаются. Конек, конечно,
скачет". Лужин сидел на ковре,плечомкасаясьееколена,и
гляделнаеерукувтонкомплатиновомбраслете,которая
поднимала иставилафигуры."Королевасамаядвижущаяся",--
сказалонсудовольствием и пальцем поправил фигуру, которая
стояла не совсем посреди квадрата. "А едят они так,--говорила
тетя.--Какбудто, понимаешь, вытесняют. А пешки так: бочком.
Когда можно взять короля, это называется шах; когда емунекуда
сунуться,это -- мат. Ты должен, значит, взять моего короля, а
я твоего. Видишь, как это все долго объяснять.Можетбыть,в
другойразсыграем, а?" "Нет, сейчас",-- сказал Лужин и вдруг
поцеловал ее руку. "Ах ты, милый,--протянулатетя,--откуда
такиенежности...Хорошийты все-таки мальчик". "Пожалуйста,
будем играть",-- сказал Лужин и, пройдя по коврунаколенках,
стал так перед столиком. Но она вдруг поднялась с места, да так
резко,чтозаделаюбкойдоску и смахнула несколько фигур. В
дверях стоял его отец.
"Уходи к себе",-- сказал он,мелькомвзглянувнасына.
Лужин,котороговпервыйразвжизни выгоняли из комнаты,
остался от удивления,какбыл,наколенях."Тыслышал?"--
сказалотец.Лужинсильнопокраснели стал искать на ковре
упавшие фигуры. "Побыстрее",-- сказалотецгромовымголосом,
какимоннеговорилникогда. Тетя стала торопливо, кое-как,
класть фигуры в ящик. Руки у нее дрожали. Одна пешканикакне
хотелавлезть."Ну, бери, бери,-- сказала она,-- бери же!" Он
медленно свернул клеенчатую доску и, с темным отобидылицом,
взялящик. Дверь он не мог прикрыть за собой, так как обе руки
были заняты. Отец быстро шагнул и так грохнул дверью, что Лужин
уронил доску, которая сразу развернулась; пришлось поставить на
пол ящик и свертывать ее опять. За дверью, вкабинете,сперва
быломолчание,затем--скрип кресла, принявшего тяжесть, и
прерывистый вопросительный шепот тети. Лужин брезгливо подумал,
что нынче все в доме сошли с ума, и пошел к себе в комнату. Там
он сразу расставил фигуры, как показывала тетя,долгосмотрел
наних, соображая что-то; после чего очень аккуратно сложил их
в ящик. С этого дня шахматы остались у него, иотецдолгоне
замечалихотсутствия.
Сэтогодня появилась в его комнате
обольстительная, таинственная игрушка, пользоваться которойон
еще не умел. С этого дня тетя никогда больше не приходила к ним
в гости.
Как-то,черезнесколькодней,междупервыми третьим
уроком оказалось пустое место: простудилсяучительгеографии.
Когдапрошломинутпять после звонка, и никто еще не входил,
наступило такое предчувствие счастья, что, казалось, сердцене
выдержит,есливсе-такистеклянная дверь сейчас откроется, и
географ, по привычке своей почти бегом, влетит в класс.Одному
Лужинубыловсеравно.Низкосклонясь над партой, он чинил
карандаш, стараясь сделать кончик острым,какигла.Нарастал
взволнованныйшум.Счастьекакбудтодолжнобыло сбыться.
Иногда,впрочем,бывалиневыносимыеразочарования:вместо
заболевшегоучителявползалмаленький,хищныйматематик и,
беззвучно прикрыв дверь, со злорадной улыбкой начиналвыбирать
кусочкимелаизжелобаподчерной доской. Но прошло полных
десять минут, и никто неявлялся.Шумразросся.Кто-то,из
избыткасчастья, хлопнул крышкой парты. Сразу из неизвестности
возник воспитатель. "Совершенная тишина,--сказалон.--Чтоб
быласовершеннаятишина.ВалентинИванович болен. Займитесь
каким-нибудь делом. Но чтоб была совершенная тишина". Онушел.
Заокномсиялибольшие,рыхлыеоблака,ичто-то журчало,
капало, попискивали воробьи. Блаженный час, очаровательный час.
Лужинсталравнодушночинитьещеодинкарандаш.Громов
рассказывалчто-тохриплымголосом,сосмакомпроизнося
странные, непристойные словечки. Петрищев умолял всех объяснить
ему, почему мы знаем, что они равняются двумпрямым.Ивдруг
Лужинотчетливоуслышалзасвоейспинойособый,
деревянно-рассыпчатый звук, от которого стало жарко, и невпопад
стукнуло сердце. Он осторожно обернулся. Кребсиединственный
тихонявклассе проворно расставляли маленькие, легкие фигуры
на трехвершковой шахматной доске. Доска быланаскамьемежду
ними.Онисидели очень неудобно, боком. Лужин, забыв дочинить
карандаш, подошел. Игроки его не заметили. Тихоня, когда, много
лет спустя, старался вспомнить своего однокашника,никогдане
вспомнилэтойслучайнойшахматной партии, сыгранной в пустой
час. Путая даты, он извлекал из прошлого смутное впечатлениео
том,чтоЛужинкогда-токого-товшколе обыграл, чесалось
что-то в памяти, но добраться было невозможно.
"Тура летит",-- сказал Кребс. Лужин, следя за его рукой, с
мгновенным паническим содроганием подумал, что тетя назвала ему
не все фигуры. Но тура оказалась синонимом пушки. "Я простоне
заметил",--сказалдругой. "Бог с тобой, переиграй",-- сказал
Кребс.
Сраздражающейзавистью,сзудомнеудовлетворенности
гляделЛужиннаих игру, стараясь понять, где же те стройные
мелодии, о которых говорил музыкант,инеясночувствуя,что
каким-тообразомонеепонимаетлучше,чем эти двое, хотя
совершенно не знает, как она должна вестись, почему это хорошо,
атоплохо,икакнадобнопоступать,чтобыбезпотерь
проникнутьв лагерь чужого короля.