Ксандер останавливается, и мы тоже. К моему удивлению, он делает жест в сторону стола, где играют один на один. Обычно Ксандер не играет один на один. Он предпочитает групповые игры, где ставки выше и в игру вовлечено больше людей. Там ярче проявляются его способности - больше вариантов, больше выбора.
- Будешь играть? - спрашивает Ксандер.
Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть, к кому он обращается.
К Каю.
- Давай, - говорит Кай без колебаний. Ни тени сомнения в его голосе. Он смотрит на Ксандера ожидании дальнейших предложений.
- В какую игру хочешь сыграть: "на мастерство" или "на везение"? - В его голосе нет вызова. Он спокоен так же, как и Кай.
- Мне все равно, - отвечает Кай.
- Тогда давай "на везение", - предлагает Ксандер, и это опять удивляет меня. Ксандер терпеть не может играть "на везение". Он предпочитает демонстрировать мастерство.
Эми, Пайпер и я стоим, наблюдая, как Ксандер и Кай садятся и сканируют свои карты прибором на столе. Ксандер достает игральные карты, красным с черными метками в центре, и складывает колоду двумя точными ударами ее краев по металлической поверхности стола.
- Хочешь идти первым? - спрашивает Ксандер Кая. Тот кивает и берет карты из колоды.
- Во что они играют? - спрашивает кто-то около меня. Ливи. Она здесь ради Кая, я уверена в этом. Собственническим взглядом она следит за его руками над картами.
"Нечего тебе смотреть на его руки, они не твои", - мысленно говорю я ей, но тут же вспоминаю, что они и не мои тоже. Мне надо смотреть на Ксандера и надеяться, что выиграет он.
- "Дилемма узников", - произносит Эми рядом со мной. - Они играют в "Дилемму узников".
- Что это такое? - спрашивает Ливи.
Она не знает эту игру? Я поворачиваюсь к ней с удивлением. Это одна из самых простых и популярных игр. Эми шепотом, чтобы не мешать игрокам, старается объяснить это Ливи.
- Оба одновременно выкладывают по одной карте. Если обе карты четные, игроки получают по два очка. Если нечетные, - по одному.
Ливи прерывает Эми.
- А если одна четная, а другая нечетная? - спрашивает Ливи.
- Если так, то игрок, у которого выпала нечетная карта, получает три очка, а у которого - четная, получает ноль.
Глаза Ливи останавливаются на лице Кая. Даже если она, как и я, изучила это лицо во всех подробностях, в чем я сомневаюсь, - все равно она ничего о нем не знает, думаю я ревниво. И была бы она так заинтересована, если бы знала о его статусе "Отклонение от нормы"?
И тут мне приходит в голову мысль, от которой я холодею: а была бы я так заинтересована, если бы не знала о его статусе? Ведь я не обращала на Кая особого внимания, пока не узнала об этом. "И пока не увидела его лицо на микрокарте, - напоминаю я себе. - Естественно, это вызвало мой интерес. Кроме того, я вообще никем не интересовалась до своего Обручения".
И тут я ощущаю легкий шок, подумав, что увлечение Ливи, возможно, более чистое, чем мое, благодаря ее неосведомленности: она просто интересуется им. Никаких тайных причин. Никаких сложностей. Естественное влечение именно к нему.
Но вдруг я сознаю, что все может быть не так просто. Ведь и она может скрывать что-то. Каждый может что-то скрывать.
Я снова переключаю внимание на игру. Пристально наблюдаю за лицами Кая и Ксандера. Они оба смотрят не мигая, не задумываются перед ходом, их движения решительны.
В конце концов, это не имеет значения. Кай и Ксандер заканчивают игру с одинаковым числом очков. Оба не выиграли и не проиграли.
- Выйдем на минутку, - говорит Ксандер, дотронувшись до моей руки. Мне хочется взглянуть на Кая, прежде чем я сплетаю свои пальцы с Ксандером, но я не делаю этого. Я тоже должна играть свою роль. Кай поймет.
Но поймет ли Ксандер? А если бы он знал оба мне и Кае, о тех словах, которыми мы обмениваемся на холме?
Гоню эту мысль прочь, пока иду за Ксандером от стола. Ливи немедленно проскальзывает на его место за столом и вступает в разговор с Каем. Выходим в пустой коридор. Я думаю, не хочет ни он поцеловать меня и как мне вести себя в таком случае. Вместо этого он шепчет мне в ухо и в сердце:
- Кай отдает игру.
- Что?
- Он нарочно проигрывает.
- Но вы же сыграли вничью. Он не проиграл. - Не понимаю, куда Ксандер клонит.
- Не сегодня. Потому что мы играли "на везение". В игре "на мастерство" он всегда проигрывает. Я наблюдал за ним. Он старается, чтобы этого никто не заметил, но я уверен, что он проигрывает нарочно.
Я смотрю в упор на Ксандера, не зная, как реагировать.
- Игру "на мастерство" гораздо легче проиграть, особенно при игре большими группами. Или игру фишками; можно поставить фишку в проигрышное место, и это выглядит естественно. Но сегодня, при игре "на везение", один на один, он не проиграл. Он не дурак, он знал, что я за ним слежу. - Ксандер усмехается, но затем его лицо выражает недоумение: - Одного я не понимаю. Зачем ему это надо?
- Что это?
- Зачем он проигрывает так много игр? Он знает, что чиновники за нами наблюдают. Знает, что они ищут хороших игроков. Знает, что наше умение играть может повлиять на ту работу, которую они нам в будущем предложат. Это бессмысленно. Почему он не хочет дать им понять, что он умен? А он действительно умен.
- Ты ведь не собираешься рассказать это кому-нибудь еще? - Я вдруг начинаю очень беспокоиться за Кая.
- Конечно нет, - отвечает Ксандер задумчиво. - У него, должно быть, есть свои причины. Я их уважаю.
Ксандер прав. У Кая есть свои причины, и они достойны уважения. Я прочла о них на последней салфетке, на которой есть пятна от томатного соуса. Но они выглядят как кровь. Засохшая кровь.
- Сыграем еще? - предлагает Кай, когда мы возвращаемся, взглянув на Ксандера. Мне кажется, что его глаза сверкнули, когда он увидел мою руку и руках Ксандера, но я в этом не уверена. На его лице ничего не отражается.
- Хорошо, - соглашается Ксандер. - "На везение" или "на мастерство"?
- Давай "на мастерство", - предлагает Кай. Что-то в его глазах подсказывает мне, что на этот раз он сдавать игру не собирается. На этот раз он намерен выиграть.
Эми показывает мне глазами на мальчиков, как бы говоря: "Даже не верится, что они такие примитивные". Однако мы обе идем за ними к другому столу. И Ливи тоже.
Я сижу между Каем и Ксандером, равно удаленная от обоих. У меня такое чувство, будто я кусом металла, а они - два магнита, которые тянут меня каждый в свою сторону. Они оба рисковали ради меня: Ксандер - тем, что взял и спрятал артефакт, Кай - тем, что запоминает мои стихи и учит меня писать.
Ксандер - моя пара, мой старейший друг и один из лучших людей, которых я знаю. Когда он целовал меня, это было приятно. Я восхищаюсь им и связана с ним узами тысяч общих воспоминаний.
Кай - не моя пара, но мог бы ею быть. Он научил меня писать мое имя, научил запоминать стихи и строить пирамиду из камней, которая, кажется, вот-вот упадет, но не падает. Он никогда не целовал меня, и не знаю, будет ли когда-нибудь, но, думаю, это было бы больше, чем приятно.
Это почти невыносимо - так понимать его. Каждая пауза, каждое его движение, чтобы поставить фишку на черное или серое поле, вызывают во мне желание схватить его руку и прижать ее к своему сердцу там, где сильнее боль. Не знаю, исцелил бы меня такой поступок или совсем разорвал бы мое сердце, но хотя бы кончилось это постоянное голодное ожидание.
Ксандер играет с отвагой и умом, Каем руководит глубокая интуиция и расчет; оба - сильные игроки. Они так прекрасно подходят друг другу.
Сейчас ход Кая. Ксандер зорко за ним наблюдает. Рука Кая нависает над доской. В тот момент, когда фишка в воздухе, я вижу, куда надо ее опустить, Чтобы выиграть, и знаю, что он это тоже видит. Он планировал всю игру для этого последнего движения. Он смотрит на Ксандера, и Ксандер отвечает ему взглядом, и оба связаны игрой, более глубокой и начатой раньше, чем этот поединок на доске.
И Кай опускает руку и ставит фишку на то поле, где Ксандеру легко взять ее и выиграть. У Кая нет и тени сомнения в сделанном ходе. Он ставит фишку с громким стуком, затем откидывается на спинку стула и смотрит в потолок. Мне кажется, я вижу слабый намек на улыбку на его губах, но я не уверена в этом - она тает быстрее, чем снежинка на рельсах.
Сделанный Каем ход - не блестящий ход, который привел бы его к выигрышу, но и не глупый. Это ход среднего игрока. Отведя взор от потолка, он встречает мой пристальный взгляд и держит его, как держал фишку перед тем, как поставить ее на доску. И говорит мне беззвучно то, чего нельзя произнести вслух.
Кай мог выиграть. Он мог бы выиграть все их игры, включая ту, которую он сейчас проиграл. Он точно знает, как надо играть, и именно поэтому все время проигрывает.
ГЛАВА 21
На следующий день я с трудом заставляю себя сосредоточиться на работе. Наши воскресенья - для работы, а не для активного отдыха, поэтому я не увижу Кая раньше понедельника. Не смогу поговорить с ним о его истории, не смогу сказать ему, как мне жалко его родителей. Правда, я говорила эти слова раньше, когда он только появился у Макхэмов и все приветствовали его и выражали сочувствие.
Но теперь все по-другому, теперь я знаю, что произошло. Раньше я только знала, что они умерли, но не знала, как именно. Не знала, что он видел этот смертельный дождь с неба и ничем не мог помочь. Сжечь салфетку с этой частью его истории - один из самых трудных поступков в моей жизни. Как книги из реставрируемой библиотеки, как дедушкино стихотворение, история Кая шаг за шагом превращается в пепел и ничто.
Но он помнит ее, а теперь помню и я тоже.
На моем экране появляется сообщение от Норы, которое прерывает мою работу. Пожалуйста, подойдите в офис супервайзора. Я поднимаю голову от сортировочных рядов, чтобы посмотреть на Нору, и выпрямляюсь в изумлении.
Чиновники снова пришли ко мне.
Они наблюдают, как я иду к ним между рядами других сортировщиков, и мне кажется, что они смотрят на меня одобрительно. Мне становится легче.
- Поздравляем, - обращается ко мне седовласый чиновник, когда я подхожу к ним, - ваш тест оценен очень высоко.
- Благодарю вас, - отвечаю я, как всегда, но на этот раз я действительно чувствую благодарность.
- Следующая ступень - сортировка реальной жизни, - объясняет седовласый. - В ближайшем будущем мы сопроводим вас на место, где будет проходить ваш тест.
Я киваю. Я уже слышала об этом. Они предложат мне сортировать реальную информацию - новости или людей, например школьников из одного класса, чтобы посмотреть, могу ли я применить результаты своей работы в реальной жизни. Если смогу, то буду переведена на следующую ступень, и это определит место моей будущей работы.
Это случается быстро. Вообще, все в последнее время происходит быстро: стремительное изъятие ценных вещей из частных владений, внезапная командировка моей мамы, уход из школы одного за другим старшеклассников в начале года.
Чиновники ждут моего ответа.
- Благодарю вас, - повторяю я.
В воскресенье днем мама получает на работе сообщение: ехать домой и собираться в дорогу. Ей предстоит новая поездка, которая может продлиться даже дольше, чем первая. Я вижу, что отцу это не нравится, и Брэму тоже, а если честно, то и мне.
Сижу на кровати и наблюдаю, как она пакует вещи: две смены рабочей одежды, пижамы, нижнее белье, чулки. Открывает контейнер с таблетками и проверяет их.
Зеленой таблетки нет. Она смотрит на меня. Я отворачиваюсь.
И начинаю понимать, что ее командировки были трудными; труднее, чем это могло показаться. И что отсутствие в контейнере зеленой таблетки говорит скорее о ее силе, чем о слабости. Порученное ей дело оказалось таким трудным, что ей пришлось принять зеленую таблетку. Не менее тяжело и держать все в себе, не поделиться снами. Но она сильная и хранит молчание, чтобы защитить нас.
- Кассия? Молли? - В комнату входит отец, и я встаю, чтобы уйти. Быстро подхожу к маме, обнимаю ее. Наши взгляды встречаются, я улыбаюсь ей. Хочу дать ей понять, что мне не надо было отворачиваться. Мне не стыдно за нее. Я знаю, как трудно хранить тайну. Я, может быть, и сортировщик, как рой отец и мой дед, но я также дочь своей матери.
В понедельник утром мы с Каем углубляемся в лес и находим то место, до которого мы дошли в прошлый раз. Снова начинаем отмечать красными полосками упавшие деревья. Мне нелегко начать разговор. Страшно нарушить покой этого леса ужасами Отдаленных провинций, но он так долго страдал в одиночестве, что я не могу больше ни минуты заставлять его ждать.
- Кай, мне жаль, мне так жаль, что они умерли...
Он молча обматывает красной тканью стебель колючего кустарника, только руки немного дрожат. Я знаю, что значит для таких, как Кай, невольное проявление слабости, и мне хочется утешить его. Мягко и нежно я дотрагиваюсь рукой до его спины, просто чтобы он знал, что я здесь. Как только я касаюсь его рубашки, он резко поворачивается, и я отдергиваю руку, потому что вижу в его глазах боль. Его взгляд умоляет меня не говорить больше ничего - достаточно того, что я все знаю. Может быть, это даже слишком много.
- Кто такой Сизиф? - спрашиваю я, чтобы как-то отвлечь его. - Ты однажды упомянул его имя, когда инструктор объявил нам, что у нас будет восхождение на Большой холм.
- Миф о нем возник очень давно. - Кай встает и идет дальше. Видно, сегодня он ощущает потребность в постоянном движении. - Мой отец очень любил рассказывать о нем. Он хотел быть таким, как Сизиф, потому что тот был сильным и хитрым и всегда доставлял неприятности Обществу и чиновникам.
Никогда раньше Кай не рассказывал о своем отце. Его голос звучит ровно, по его тону нельзя сказать, что он чувствует к отцу, который умер много лет назад и чье имя он держал в руке на рисунке.
- В одном из мифов Сизиф попросил чиновника показать ему, как работает оружие, а потом направил его против этого чиновника.
Я поражена, и Кай, по-видимому, предвидел мое удивление. У него добрые глаза, и он объясняет:
- Это старая история, еще с тех времен, когда чиновники носили оружие. Больше они оружие не применяют.
Он не сказал того, что мы оба знаем: им не нужно его применять. Угроза изменения статуса держит каждого в повиновении.
И снова Кай идет вперед, с трудом прокладывая себе путь. Я наблюдаю за его движениями, за игрой мускулов на спине. Иду так близко вслед за ним, что успеваю проскальзывать под ветками, которые он отводит, чтобы пройти. На секунду его запах представляется мне запахом леса. Я думаю: наверное, так пахнет шалфей; он говорил, что это был его любимый запах в прежней жизни. Хорошо бы, он полюбил запах этого леса, потому что это мой запах.
- Общество решило придумать для Сизифа особое наказание, потому что он осмелился подумать, что он такой же, как они, что он равен им по уму, в то время как он не был ни чиновником, ни даже гражданином. Он был никем. Человеком со статусом "Отклонение" из Отдаленных провинций.
- И что они с ним сделали?
- Они дали ему работу. Он должен был втащить камень, огромный камень, на вершину горы.
- Мне кажется, это не так уж страшно. - В моем голосе звучит облегчение. Если эта история закончилась хорошо для Сизифа, может быть, она так же хорошо закончится и для Кая?
- Это не так легко, как может показаться. Когда он был уже близок к вершине, камень покачнулся и покатился вниз, к подножию горы. Ему пришлось все начать сначала. И это повторялось каждый раз. Он так никогда и не достиг вершины. И был обречен навечно толкать камень в гору.
- Понимаю, - говорю я. Наши восхождения на малый холм напомнили Каю о Сизифе. День за днем мы делали одно и то же: карабкались наверх и спускались вниз. - Но ведь мы же достигли вершины малого холма.
- Но нам никогда не разрешали остаться там надолго, - заметил Кай.
- Он был из вашей провинции? - Я на момент застываю: мне слышится звук свистка инструктора. Но это лишь пронзительный зов птицы из полога листьев над нами.
- Я не знаю. Не знаю, реальный ли это человек, существовал ли он когда-нибудь на свете.
- Тогда зачем рассказывать его историю? - Я не понимаю и на момент чувствую себя обманутой. Зачем Кай рассказывает мне об этом человеке и вызывает мое сочувствие к нему, если его никогда не существовало в реальной жизни?
Кай на минуту задумывается. Его глаза становятся огромными и глубокими, как океаны в других сказках или как небо в его собственном рассказе.
- Даже если он и его история выдуманы, многие из нас живут в точности как он. Так что это в любом случае правда.
Я обдумываю его слова, в то время как мы быстро движемся вперед, маркируя упавшие деревья и обходя или пробираясь сквозь чащи.
Здесь стоит почти незнакомый мне запах перегноя, хотя в лесу следов гниения не видно. Этот запах даже приятен. Так пахнут растения, вернувшиеся в землю; деревья, когда они превращаются в пыль.
Но холм может таить в себе что-то. Я вспоминаю слова Кая и его рисунки и понимаю, что нет места идеально хорошего. И нет места абсолютно плохого. Раньше я думала в абсолютных категориях и верила, что наше Общество совершенно. В тот вечер, когда они пришли за нашими артефактами, я поверила, что наше Общество ужасно. Теперь я просто не знаю, что думать.
Кай затуманивает смысл вещей. И в то же время помогает видеть яснее. И то же делаю для него я.
- Зачем ты проигрываешь? - спрашиваю я, когда мы останавливаемся на небольшой полянке.
Его лицо каменеет.
- Я должен.
- Каждый раз? И ты даже не позволяешь себе думать о выигрыше?
- Я всегда думаю о выигрыше, - отвечает мне Кай.
И опять в его глазах огонь; он ломает и раскидывает ветки в разные стороны, освобождая проход для нас, и ждет, чтобы я прошла, но я стою рядом с ним. Он смотрит на меня, тени от листьев пересекают его лицо, чередуясь с солнечным светом. Он смотрит на мои губы, и от этого мне трудно говорить, хотя я знаю, что хочу сказать.
- Ксандер знает, что ты проигрываешь нарочно.
- Да, я знаю и это, - произносит Кай. Легкая улыбка трогает уголки его рта. Так он улыбался вчера, когда ставил на доску последнюю фишку. Есть еще вопросы?
- Только один, - говорю я. - Какого цвета на самом деле у тебя глаза? - Я хочу знать, как он видит самого себя - настоящего Кая, - осмеливается ли взглянуть себе в лицо?
- Синие, - отвечает он удивленно. - Всегда были синими.