..А
Лена по-интеллигентному: мандарины,апельсины-нееда,непирогис
гречневой кашей, а знак внимания.
И все же не из приличия она явилась! Не может забытьего.Такие,как
она, не забывают. И таких, как он, тоже не забывают. Не хлюпик Мужчина!
- Пишите ответ, - сказала сестра.
- Трудно писать... Пусть зайдет на пару минут.
- В палату нельзя. Начнете ходить, выйдете в коридор, у нас тут зальчик
есть для посещающих. Потерпите.
На обороте Лениной записки Юра написал:
"Леночка, спасибо запередачу.Мненичегоненадо,всеесть,не
беспокойся. Хочется повидаться. Через два дня мнепозволятходить,ия
выйду к тебе. Приходи..."
И, подумав, дописал: "Целую".
Через два дня Юре позволили вставать, в тот же день пришла Лена.
Они сидели в небольшом холле неподалеку от Юринойпалаты.УЛенына
плечи был наброшен белый халат с болтающимися завязками, под халатом синий
костюм, белая блузка, на ногах высокие боты, обтягивающие полные,сильные
ноги. Никогда он не мог равнодушно смотреть на ее ноги, и запахеедухов
волновал... Красивая, здоровая,сияющая,аонвуродливомфланелевом
халате, под халатом нижнее белье, на ногах шлепанцы, небритый.
- Узнала меня, - усмехнулся Шарок, - я, наверное, похож на покойника?
-Непреувеличивай,-улыбнуласьЛена,-немногобледный,это
естественно в больнице. Сколько тебя здесь продержат?
- Недели две-три.
- Не горюй, я буду тебя навещать.
Хорошая все-таки баба! Чужая, но хорошая,годится!Добрая,ласковая,
любит его, он это видит, опять на все готова ради него,итемнеменее
есть какая-то точка отталкивания, так, что ли, это называется по-научному.
Именно ее доброта, ласковость, порядочность, деликатность,все,чтотак
приятно в ней, противопоказано ему - он не может быть с ней откровенен, не
может быть таким, каков есть на самом деле.
С Викой - поблядухой - он мог бы быть откровенным, конечно, будь она не
стукачкой, а женой. С ней можно было бы говорить начистоту,выложитьвсю
подноготную без всяких там цирлих-манирлих, и поняла бы, исоветхороший
дала. А с Леной нельзя. Нужноприспосабливатьсякеепредставлениямо
морали и нравственности. А какая мораль и нравственность в его деле, в его
жизни, да и существуют ли они вообще?
Какая мораль и нравственность у ее отца, уважаемого ИванаГригорьевича
Будягина? Скольких людей онперестрелял,будучипредседателемГубчека?
Какой моралью руководствовался, отправляя людей натотсвет?Интересами
пролетариата? А кто определил эти интересы? Партия?Ленин?Прекрасно.И
он, Шарок, тоже руководствуется интересами пролетариата, только определяет
их теперешний вождь партии - товарищ Сталин. НообъяснятьвсеэтоЛене
бессмысленно. О людях ондолженговорить,какиона,уважительно,о
преследуемых тоже,какиона,ссочувствием.Сказалоднаждычто-то
поперек,онаневозразила,нопосмотрелаиспуганно,испортилаему
настроение.
В постели баба горячая, покорная, притягивает ксебе,неоторвешься.
Все это так, но и поговорить ведь с кем-то надо... Какой толк из того, что
она таскается к нему в больницу каждый день?
Ему бы выложить ей все, что еговолнует,погоревалибывместе,что
сорвался Ленинград, прикинули бы, кто из ребят мог попасть на его местов
команду Запорожца. А вместо этого они болтают о какой-точепухе,говорит
он не то, что думает, все время настороже, как бы не сказать не тослово,
как бы не увидеть ее испуганные глаза, это тяготило Шарока. Но ипорывать
не хотелось...
Шарок выписался из больницы, и их встречи снова возобновились от случая
к случаю.
Юра работал по ночам, Лена работала днем. Да и встречаться былонегде:
квартира дьяковской Ревекки отпала, хватит с него тогопроваласВикой.
Пару раз они съездилинадачукЛеневСеребряныйБор,дачазимой
отапливалась, но по выходным кто-то приезжал и на каникулахжилВладлен,
катался на лыжах.
Как-то Юра позвонил ей вечером с работы.Онаобрадовалась,спросила,
как дела.
- Устал, как собака, возился тут с одним сукиным сыном.
Она, конечно, тут же замолчала. Чистоплюйка. Принцесса. Нетосказал,
видите ли, не для их нервов такие слова. Он измотан, как мочалка, не может
же он взвешивать каждую фразу.
- Ладно, не думай о наших заботах. Расскажи о своих.
- У меня ничего, все по-прежнему.
- Я тебе просто так позвонил, - сказал Шарок, - давнонеслышалтвой
голос. Как майские проведем?
- А сколько ты будешь свободен?
- Два дня.
- И я два дня. Давай поедем куда-нибудь.
- Куда?
- Придумаем... У нас три недели впереди.
- Добро, - сказал Шарок, - давай думать.
Это были два упоительных дня. Специально поданный автобус привезихв
подмосковный закрытый санаторий для научных работников.
- Как достала путевки? - спросил Юра.
Лена ответила уклончиво:
- Какая разница.
Но когда предъявляла талоны администратору, Юраувидел,чтовыписаны
они на фамилию Будягина. Понятно, папаша расстарался для доченьки.
Дом шикарный, но ни одного знакомого лица вокруг, а Лена здоровалась со
многими. НазвалаЮренесколькофамилий-ученые,естьсрединихи
академики, приехали сженамиидетьмипровестидвадняпервомайских
праздников.
Им дали небольшую комнату, окна выходили вберезовуюрощу.Веткина
деревьях еще голые, но уже были как бы окутаны еле заметным светло-зеленым
облачком, значит, листья вот-вот проклюнутся из почек.
- Только весной у берез бывают такие белые стволы, - Лена посмотрела на
Юру, - ты не замечал?
Нет, он не замечал.
- Я уже и не помню, когда последний раз был за городом.
Из-под прошлогодних листьев высовываласьмолодаятравка,днистояли
прекрасные, солнечные, теплые, но лес еще не просох,подногамихлюпала
вода, тропинки влажные. Все ходили без пальто, женщинызакатывалирукава
на платьях, холеные, породистые бабы.