Кмициц горячился, он же
был холоден, как мастер, проверяющий ученика, и становился все спокойней. Наконец, к неописуемому изумлению шляхты, он заговорил с противником.
- Давай потолкуем, - сказал он. - И время не будет так долго тянуться... Гм, так это ваш оршанский способ? Видно, вам самим приходится
горох молотить, что ты машешь саблей, как цепом... Этак ты совсем вымахаешься. Неужто ты в Оршанщине и впрямь самый искусный рубака? Этот удар в
моде разве только у судейских служак. А этот курляндский, им от собак хорошо отбиваться... Ты, пан, на острие сабли смотри! Не выгибай так руку,
а то гляди, что может статься... Подними!
Последнее слово Володыёвский произнес раздельно, в то же мгновение сделал полукруг, потянул на себя руку с саблей, и прежде чем зрители
поняли, что означает этот возглас: “Подними!” - сабля Кмицица, точно соскользнувшая с нитки игла, просвистела над головой Володыёвского и упала
у него за спиной.
- Это называется: выбить саблю, - сказал Володыёвский.
Кмициц, бледный, с блуждающими глазами, стоял, пошатываясь, изумленный не меньше лауданской шляхты; а маленький полковник шагнул в сторону
и, показав на лежавшую на земле саблю, повторил еще раз:
- Подними!
Минуту казалось, что Кмициц ринется на него безоружный. Он готов уже был прыгнуть, и Володыёвский, прижав рукоять к груди, уже наставил
острие. Однако Кмициц бросился за саблей, снова обрушился с нею на своего страшного противника.
Громкий шепот пробежал по кругу зрителей, и круг этот стал еще теснее, а позади него образовались второй и третий. Казаки Кмицица
просовывали головы между плечами шляхтичей так, точно всю жизнь жили с ними в полном согласии. Невольные возгласы срывались с уст зрителей;
порой раздавался взрыв неудержимого нервного смеха: все узнали мастера над мастерами.
А тот жестоко забавлялся, как кошка с мышкой, и на первый взгляд все небрежней орудовал саблей. Левую руку он сунул теперь в карман своих
шаровар. С пеной у рта Кмициц хрипел уже, и наконец из груди его сквозь стиснутые губы с хрипом вырвались слова:
- Кончай!.. Не срами!..
- Ладно! - сказал Володыёвский.
Послышался короткий, страшный свист, затем сдавленный крик, в то же мгновение Кмициц раскинул руки, сабля упала на землю, и он ничком
повалился к ногам полковника.
- Жив! - сказал Володыёвский. - Не навзничь упал.
И, отогнув полу жупана Кмицица, он стал вытирать ею саблю.
Шляхтичи вскричали все разом, и в криках их все явственней стали слышаться голоса:
- Добить изменника! Добить его! Зарубить!
Несколько Бутрымов уже бросились было с саблями наголо. Но вдруг произошло нечто удивительное. Володыёвский словно вырос на глазах у всех,
сабля выпала из рук ближайшего Бутрыма и полетела вслед за саблей Кмицица, точно ее вихрем подхватило, а Володыёвский крикнул, сверкая взорами:
- Не сметь! Не сметь! Он мой теперь, не ваш! Прочь!
Все умолкли, страшась гнева мужа.
- Не нужна мне тут бойня! - сказал он. - Вы - шляхтичи и должны знать рыцарский обычай: раненых не добивать. Даже с врагами так не
поступают, а что же говорить о противнике, сраженном в поединке!
- Он изменник! - проворчал кто-то из Бутрымов.
Даже с врагами так не
поступают, а что же говорить о противнике, сраженном в поединке!
- Он изменник! - проворчал кто-то из Бутрымов. - Такого следует убить.
- Коль изменник, так надо отдать его пану гетману, чтобы он понес наказание, а пример его стал другим наукой. Да и сказал уж я вам: мой он
теперь, не ваш. Коли выживет, вы сможете искать на нем за ваши обиды перед судом и с живого получите больше, чем с мертвого. Кто тут умеет
перевязывать раны?
- Кших Домашевич. Он с давних пор перевязывает раны на Лауде.
- Пусть сейчас же его перевяжет, а потом перенесите его на постель, ну, а я пойду успокою несчастную панну.
С этими словами Володыёвский сунул сабельку в ножны и через изрубленную топорами дверь вошел в дом. Шляхта принялась ловить и вязать
веревками людей Кмицица, которые отныне должны были стать в застянках пашенными мужиками. Казаки не оказали сопротивления, только человек
двадцать выпрыгнули через задние окна дома и бросились к прудам: но там они попали в руки стоявшим на стреме Стакьянам. Шляхта тут же принялась
грабить повозки, на которых нашла довольно богатую добычу; кое-кто посоветовал ограбить и дом; но даже наиболее дерзкие поопасались
Володыёвского, а быть может, их остановило и присутствие в доме панны Биллевич. Своих убитых, среди которых было трое Бутрымов и двое
Домашевичей, шляхта положила на повозки, чтобы похоронить по-христиански, а для убитых людей Кмицица велено было мужикам вырыть ров позади сада.
В поисках панны Биллевич Володыёвский обшарил весь дом, пока не нашел ее наконец в сокровищнице - маленькой угольной комнате, в которую
вела из опочивальни низенькая тяжелая дверь. Это была комнатка с узкими оконцами, забранными частой решеткой, и с такими толстыми, сложенными в
квадрат каменными стенами, что Володыёвский сразу понял, что она наверняка осталась бы цела, если бы даже Кмициц вздумал взорвать дом. Маленький
рыцарь решил, что Кмициц лучше, чем он о нем думал. Панна Александра сидела на сундуке подле двери, опустив голову, и лицо ее было совершенно
закрыто распустившимися косами; она не подняла головы и тогда, когда услышала шаги рыцаря. Верно, думала, что это сам Кмициц или кто-нибудь из
его людей. Володыёвский остановился в дверях, снял шапку, кашлянул раз, другой, но, видя, что это не помогает, произнес:
- Милостивая панна, ты свободна!..
Тогда из-под распустившихся кос на рыцаря глянули голубые глаза, а потом показалось прекрасное, хотя и бледное и как бы окаменелое лицо.
Володыёвский ожидал бурной радости и благодарностей, а меж тем девушка сидела неподвижно, вперив в него блуждающий взор.
- Очнись же, панна! - повторил еще раз рыцарь. - Бог сжалился над твоей невинностью. Ты свободна и можешь вернуться в Водокты.
На этот раз взгляд панны Биллевич не был уже так безучастен. Поднявшись с сундука, она легким движением откинула на спину волосы и
спросила:
- Кто ты?
- Михал Володыёвский, драгунский полковник виленского воеводы.
- Я слышала, там бой, выстрелы?.. Говори же...
- Да-да. Мы пришли, чтобы спасти тебя.
Панна Биллевич совсем пришла в себя.
- Спасибо тебе, пан! - поспешно сказала она тихим голосом, в котором звучала смертельная тревога. - А с ним что сталось?
- С Кмицицем? Не бойся, он лежит во дворе бездыханный.