Какое наслаждение даже только вспоминать об этом! А эта прогулка на санях в Митруны, когда он ее целовал!.. Потом уж люди
разлучили их, восстановили ее против него.
“О, чтоб их гром убил! - воскликнул в душе Кмициц. - Чем владел я и что потерял! Какой близкой была она и как теперь далека!”
Сидит в отдалении, как чужая, и даже не подозревает, что он здесь! Гнев, но вместе с тем и безграничное сожаление охватили пана Анджея,
сожаление, которое он излил в душе в одном только возгласе, так и не слетевшем с его уст:
“Эх, Оленька, Оленька!”
Много раз пан Анджей упрекал себя за старые свои проступки, порою готов был собственным людям приказать, чтобы растянули его на лавке да
всыпали сотню плетей; но никогда не душил его такой гнев, как теперь, когда он снова увидел ее после долгой разлуки, еще более прекрасную, чем
всегда, еще более прекрасную, чем он представлял себе. В эту минуту он готов был растерзать себя, но он был на людях, в толпе знати, а потому
только стискивал зубы и, словно желая еще сильней уязвить свою душу, повторял про себя:
“Так тебе и надо, глупец! Так тебе и надо!”
Тем временем звуки капеллы снова смолкли, и пан Анджей услышал голос гетмана:
- Следуй за мной!
Юноша словно пробудился ото сна.
Князь спустился с возвышения и вмешался в толпу гостей. На лице его играла мягкая, добродушная улыбка, которая, казалось, придавала его
фигуре еще больше величественности. Это был тот самый надменный властитель, который в свое время, принимая в Непоренте королеву Марию Людвику,
удивил, изумил и подавил французских придворных не только роскошью, но и светскостью своего двора; тот самый властитель, о котором с таким
восторгом писал Жан Лабуре в отчете о своем путешествии. Теперь он то и дело останавливался около почтенных матрон, степенных шляхтичей и
полковников и для каждого находил ласковое слово, удивляя гостей своей памятью и мгновенно покоряя сердца. Взоры присутствующих обращались на
него всюду, где только он появлялся. Медленно приблизясь к мечнику россиенскому, князь обратился к старику со следующими словами:
- Спасибо тебе, мой старый друг, за то, что ты приехал, хоть я и вправе сердиться на тебя. Не за сотни миль Биллевичи от Кейдан, а ты в
моем доме rara avis.<Редкая птица (лат.).>
- Ясновельможный князь, - с низким поклоном ответил мечник, - ущерб наносит отчизне тот, кто отнимает у тебя время.
- А я уж замыслил отомстить тебе и учинить наезд на Биллевичи; надеюсь, ты бы радушно принял старого боевого друга.
Услышав такие речи, мечник покраснел от счастья, а князь между тем продолжал:
- Да вот времени, времени все не хватает! Но когда станешь выдавать свою родичку, внучку покойного пана Гераклиуша, на свадебку непременно
прикачу, это уж долг мой перед вами обоими.
- Пошли бог счастья девке поскорей! - воскликнул мечник.
- А пока представляю тебе пана Кмицица, хорунжего оршанского, из тех Кмицицев, которые Кишкам, а через Кишков и Радзивиллам сродни. Верно,
ты слыхал эту фамилию от Гераклиуша, он ведь Кмицицев любил, как братьев...
- Здравствуй, здравствуй, пан Кмициц! - дважды повторил мечник, который, узнав из уст князя о том, сколь знатен род Кмицицев, проникся
уважением к молодому рыцарю.
- Приветствует тебя, пан мечник, твой покорный слуга, - смело и не без кичливости промолвил пан Анджей. - Пан полковник Гераклиуш был мне
отцом и благодетелем, и хоть позже разладилось дело, начатое им, однако же я не перестал любить всех Биллевичей так, как если бы в жилах их
текла моя собственная кровь.
- Особенно, - подхватил князь, запросто положив руку на плечо юноши, - не перестал он любить некую панну Биллевич, в чем давно мне
открылся.
- И всякому это скажу, не таясь! - с жаром воскликнул Кмициц.
- Потише, потише! - остановил его князь. - Вот видишь, пан мечник, не кавалер это - огонь, потому и накуролесил; но молод он, да и под
особым моим покровительством, потому-то питаю я надежду, что, когда мы вдвоем с ним начнем молить прелестный трибунал о прощении, с нас будет
снят приговор.
- Ясновельможный князь, ты можешь сделать все, что пожелаешь, - ответил мечник. - Несчастная принуждена будет воскликнуть, как языческая
жрица Александру: “Кто противу тебя устоит?”
- А мы, как Александр Македонский, будем довольны этим прорицанием, - засмеялся князь. - Но довольно об этом! Проведи же нас теперь к своей
родичке, я тоже буду рад увидеть ее. Надо поправить дело пана Гераклиуша, которое было разладилось.
- К твоим услугам, ясновельможный князь. Она вон там сидит под опекой пани Войниллович, нашей родички. Прошу только прощенья, ежели девушка
смутится, - не было у меня времени упредить ее.
Мечник оказался прав. По счастью, Оленька раньше увидела пана Анджея рядом с гетманом, она могла поэтому оправиться, но в первую минуту
едва не лишилась чувств. Она побледнела как полотно, ноги у нее подкосились, она вперила взор в молодого рыцаря, как в призрак, явившийся с того
света. Долго не хотела она верить своим глазам. Она-то думала, что этот несчастный скитается где-то по лесам, без крыши над головой, всеми
покинутый, преследуемый законом, как дикий зверь, или в темнице с отчаянием во взоре глядит сквозь решетку на веселый мир божий. Бог один знает,
какой жалостью к этому потерянному человеку терзалась порой ее грудь, бог один знает, сколько слез она пролила в одиночестве, оплакивая его
долю, такую жестокую, но такую заслуженную, - а меж тем он здесь, в Кейданах, рядом с гетманом, свободный, кичливый, в парче и бархате, с
полковничьим буздыганом за поясом, с поднятым челом, с надменным и властным молодым лицом, и сам великий гетман, сам Радзивилл запросто кладет
ему руку на плечо. Странные, противоречивые чувства овладели вдруг сердцем девушки: и чувство огромного облегчения, точно гора свалилась с плеч,
и как бы досады на то, что напрасны были все ее сожаления, все муки, и разочарование, которое испытывает всякая честная душа при виде полной
безнаказанности за столь тяжкие грехи и провинности, и радости, и собственной слабости, и граничащего со страхом удивления перед этим юношей,
который сумел выбраться из такой пучины.
Тем временем князь, мечник и Кмициц кончили разговор и направились к ней. Девушка закрыла глаза и подняла плечи, словно птица, которая
хочет спрятать голову под крыло. Она была уверена, что они идут к ней. Не глядя, она видела их, слышала, что они приближаются, что уже подошли к
ней, что остановились. Она так была в этом уверена, что, не поднимая глаз, встала вдруг и низко поклонилась князю.
Он и в самом деле стоял уже перед ней.
- О, боже! - воскликнул он.