Мне дорога здесь каждая книга, и каждая многократно снималась с полки до того, как я ослеп. Похоже на то, что с утратой зрения сознание легче обращается внутрь самого себя, чтобы более тщательно исследовать резервы памяти. Всякая потеря вознаграждается.
– Ваша слепота, как видно, не сказалась на вашей работоспособности, – заметил Бишоп.
Кьюлек издал короткий смешок:
– Боюсь, что помеха все‑таки немалая. Старые теории исчезают, возникает масса новых идей, и держать меня в курсе всех этих перемен приходится Джессике и нашему маленькому магнитофону. Да и ноги у меня уже не те. Моя верная трость служит мне не только поводырем, но и костылем. – Он ласково, словно это было домашнее животное, похлопал свою трость. – По настоянию дочери я вынужден был сократить количество лекционных поездок. Она предпочитает, чтобы я находился там, где ей легче за мной присматривать. – Кьюлек укоризненно улыбнулся дочери, и Бишоп почувствовал, как они близки. Девушка устроилась на стуле с высокой спинкой у окна с таким видом, будто ее задачей было наблюдать, чтобы беседа состоялась.
– Если бы я разрешила, отец работал бы по двадцать два часа в сутки, – сказала она. – А в оставшиеся два часа обсуждал бы предстоящие на следующий день дела.
Кьюлек фыркнул.
– Пожалуй, она права. Однако, мистер Бишоп, обратимся к нашему вопросу. – Он подался вперед, отчего стал выглядеть еще более сутулым. Глубокие морщины, прорезавшие лоб, выдавали его беспокойство. Поймав устремленный на себя взгляд, Бишоп, спохватившись, снова был вынужден вспомнить, что Кьюлек слеп.
– Джессика, вероятно, показывала вам сообщение о том, что произошло прошлой ночью на Уиллоу‑роуд?
Бишоп кивнул, но, тут же поняв, где опять допустил оплошность, ответил вслух:
– Да.
– А утренние газеты? Вы их просмотрели?
– Просмотрел. Человек, стрелявший в мальчиков и их отца, отказывается с кем‑либо разговаривать. Девочка, родители которой погибли при пожаре (впрочем, мужчина оказался не отцом девочки, а приятелем ее матери), все еще пребывает в состоянии шока. Женщина, зарезавшая своего любовника, совершила самоубийство, поэтому можно только предположить, что мотивом послужила ревность или какая‑то размолвка между ними.
– О да, мотивы, – произнес Кьюлек. – Похоже, полиция еще не установила мотивы этих происшествий... или преступлений.
– Но они и не могут быть одинаковыми для всех. Не забывайте, мать девочки и ее приятель погибли. Девочке просто повезло, что она осталась в живых. О поджоге вообще ничего не говорится.
Кьюлек некоторое время молчал.
– Вам не кажется странным совпадение, что все эти экстраординарные события произошли в одну ночь на одной улице?
– Разумеется. Было бы уже странно, если бы на одной улице произошло два убийства в течение по крайней мере нескольких лет, не говоря уж об одной ночи. Но каким образом они могут быть связаны?
– Согласен, на первый взгляд ничего общего, кроме времени и места, между ними нет. И, конечно, того обстоятельства, что несколько месяцев назад именно здесь, на этой же улице, произошло групповое самоубийство. Почему вас просили обследовать «Бичвуд»?
Неожиданность вопроса ошеломила Бишопа.
– Мистер Кьюлек, а вам не кажется, что вы сначала должны объяснить, почему вас так интересуют события на Уиллоу‑роуд?
Кьюлек обезоруживающе улыбнулся:
– Вы совершенно правы. Мне не следовало забрасывать вас вопросами, ничего предварительно не объяснив. Уверяю вас, у меня есть основания считать нынешние происшествия на Уиллоу‑роуд и самоубийство девятимесячной давности взаимосвязанными. Вам известно имя Бориса Прижляка?
– Прижляк? Да, это один из тех, кто покончил с собой в «Бичвуде».
Вам известно имя Бориса Прижляка?
– Прижляк? Да, это один из тех, кто покончил с собой в «Бичвуде». Помнится, он был ученым?
– Ученым и предпринимателем – в нем странно сочетались эти два качества. При жизни им владели две страсти – делать деньги и изучать энергию. И в каждой области он проявил себя как знаток. Он был новатором, мистер Бишоп, и умел превращать свои научные достижения в звонкую монету. Поистине редкий человек.
Кьюлек задумался, и на его губах появилась странная жесткая улыбка, будто человек, о котором шла речь, предстал перед его мысленным взором и это воспоминание было не из приятных.
– Мы познакомились в Англии в 1946 году, как раз накануне установления у нас на родине, в Польше, коммунистического режима. Мы были беженцами, и оба понимали, какая участь ожидает нашу истерзанную страну. Но даже тогда я не мог сказать, что этот человек был моим другом... – Он пожал плечами. – Но мы были соотечественниками, оказавшимися на чужбине. Наши отношения были вынужденными.
Бишоп с трудом выдерживал неподвижный взгляд незрячих глаз Кьюлека. Эти глаза его слегка нервировали. Он взглянул на девушку, и она ободряюще улыбнулась.
– Другой причиной нашего сближения явился интерес к оккультизму.
– Прижляк, ученый, интересовался оккультизмом?
– Как я уже сказал, мистер Бишоп, это был весьма необычный человек. Несколько лет мы были друзьями, хотя, пожалуй, лучше называть нас просто знакомыми, а затем наши пути разошлись, поскольку наши представления о некоторых вещах во многом не совпадали. Прожив какое‑то время в Англии, я женился на матери Джессики, ныне покойной, и в конце концов уехал в Соединенные Штаты, где примкнул к Философскому научному обществу, которое возглавлял Мэнли Палмер Холл. О Прижляке я довольно долго ничего не слышал. Пока не вернулся десять лет назад в Англию. Он нанес мне визит вместе с господином по имени Киркхоуп и предложил вступить в их организацию. Боюсь, что я не только не одобрил направления их изысканий, но и дал понять, что не испытываю к ним никакой симпатии.
– Вы сказали, что его спутника звали Киркхоуп. Не Доминик ли Киркхоуп?
Кьюлек кивнул:
– Да, мистер Бишоп. Это тот самый человек, который использовал «Бичвуд» для своих оккультных опытов.
– Вы знали, что в этот дом я отправился косвенным образом из‑за господина Киркхоупа?
– Я об этом догадывался. Вас наняли его родственники?
– Нет, это было предпринято исключительно по просьбе агентов по продаже недвижимости. По‑видимому, Киркхоупы очень давно владели «Бичвудом», но никогда им не пользовались. Наряду с прочей недвижимостью они сдавали в аренду и этот дом.
Примерно в 30‑х годах там начала происходить какая‑то чертовщина – агентам было строго наказано ничего не разглашать, – и в ней был замешан Доминик Киркхоуп. Дело приняло настолько серьезный оборот, что Киркхоупы, то есть родители Доминика, заставили этих нанимателей съехать. Время от времени в доме появлялись новые жильцы, но никто не задерживался надолго – все жаловались на то, что там происходит что‑то неладное. Естественно, что постепенно «Бичвуд» приобрел репутацию «дома с привидениями» и стал пустовать. Из‑за того что с ним было связано имя Доминика Киркхоупа, он в конце концов превратился для всей семьи в какое‑то пугало, порочащее их добрую репутацию. Долгое время дом стоял заброшенным, пока ровно год назад Киркхоупы не решили избавиться от него навсегда. Он был модернизирован, приведен в порядок и приобрел вполне респектабельный вид. Но продать его все же не удавалось. Слухи о какой‑то странной «атмосфере», царящей там, не прекращались. И, думаю, что к решению пригласить парапсихолога их подтолкнуло крайнее отчаяние. Вот почему я и оказался в «Бичвуде».