- Апотомтам
море, лодки, корабли, и рыбаки, и морской берег, и Эм - онбудетигратьс
вами...
Пегготи имела в виду своего племянника Хэма, окоторомупоминалосьв
первой главе, ноговорилаонаонемтак,словноонбылглаголомиз
английской грамматики *.
Я раскраснелся, слушая ее перечень увеселений, и отвечал, что этоив
самом деле было бы чудесным развлечением, но что скажет мама?
- Да я бьюсь об заклад нагинею,чтоонанасотпустит,-сказала
Пегготи, не спуская с меня глаз. - Если хотите, я спрошу ее, как толькоона
вернется домой. Вот и все.
- Но что она будет делать без нас? - спросил я и положил локти на стол,
чтобы обсудить этот вопрос. - Она не может остаться совсем одна.
Тут Пегготи начала вдруг разыскивать дырку на пятке чулка,но,должно
быть, это была очень маленькая дырочка и ее не стоило штопать.
- Пегготи! Ведь не может же она остаться совсем одна?
- Господи помилуй! - воскликнула, наконец,Пегготи,сноваподнявна
меня глаза. - Да разве вы не знаете? Она будет гостить две неделиумиссис
Грейпер. А у миссис Грейпер соберется большое общество.
О, в таком случае я готов был ехать! Я с величайшимнетерпениемждал,
когда моя мать вернется от миссис Грейпер (это и была нашасоседка),чтобы
удостовериться,разрешенолинамбудетпривестивисполнениенаш
замечательный план. Моя мать, удивившаясягораздоменьше,чемяожидал,
охотно приняла его, и в тот же вечер все было решено;условились,чтоона
заплатит за мой стол и помещение.
Вскоре настал день отъезда. Срок был назначен такой короткий, чтоэтот
день настал скоро даже для меня, а я ожидал его с лихорадочным нетерпением и
немногоопасался,какбыземлетрясение,илиизвержениевулкана,или
какое-нибудь другоестихийноебедствиенепомешалинашейпоездке.Нам
предстоялоехатьсвозчиком,которыйотправлялсявпутьутромпосле
завтрака. Я готов был отдать что угодно, только бы мне позволилиодетьсяс
вечера и лечь спать в шляпе и башмаках.
Хотя я говорю об этом веселым тоном, но и теперь волнуюсь,припоминая,
с какой охотой собирался я покинуть дом, где был таксчастлив,идажене
подозревал, какая ждет меня утрата.
Когда повозка стояла у калитки и моя мать целовала меня, чувстволюбви
и благодарности к ней и к старому дому, которого я никогда ещенепокидал,
заставило меня расплакаться, и я с радостью вспоминаю об этом.Мнеприятно
думать, что заплакала и моя мать, ияпочувствовал,какумоегосердца
бьется ее сердце.
Я с радостью вспоминаю, что моя мать выбежала за калитку, когдавозчик
тронулся в путь, и приказала ему остановиться, чтобыонамоглапоцеловать
меня еще раз. Я с радостью припоминаю, с какойгорячеюлюбовьюприблизила
она свое лицо к моему и поцеловала меня.
Когда мы покинули ее одну на дороге, к ней подошел мистерМэрдстони,
по-видимому, стал упрекать ее за то, что она так взволнована.
Когда мы покинули ее одну на дороге, к ней подошел мистерМэрдстони,
по-видимому, стал упрекать ее за то, что она так взволнована.Явыглядывал
из-под навеса повозки инедоумевал,какоеемудоэтогодело.Пегготи,
которая тожеоглянуласьназад,казаласьнеочень-тодовольной,очем
свидетельствовало ее лицо, когда она повернулась ко мне.
Я сидел и долго смотрел на Пегготи, погрузившись в размышления: ачто,
если ей поручили бы потерять меня по дороге, как мальчика в сказке,удалось
ли бы мне добраться - до дому с помощью пуговиц, которые она теряла по пути?
ГЛАВА III
Перемена в моей жизни
Лошадь, - мне думается,самаялениваялошадьнасвете,-опустив
голову, еле передвигаланоги,словноейбылоприятнотомитьожиданием
владельцев багажа, который лежал в повозке. Мне даже показалось,будтоона
явственно хихикала, размышляя об этом, но возчик сказал, что у нее кашель.
Возчик тоже норовил клюнуть носом, как и его лошадь, и, наконец, голова
у него опустилась на грудь; он дремал и правил лошадью, а руки его покоились
на коленях. Я говорю "правил", но мне пришло в голову, что повозка моглабы
добраться до Ярмута и без него, - лошадь и одна отлично справлялась; чтоже
касается до разговоров, то об этом он и не помышлял и только посвистывал.
На коленях у Пегготи была корзинка с припасами, которых хватило бынам
с избытком до самого Лондона, если бы мы решили отправиться туда вэтойже
самой повозке. Мы изряднозакусилиинеплоховыспались.Пегготиспала,
опершись подбородком на ручку корзинки и не переставая караулить ее дажево
сне; и если бы я сам не услышал, то не поверил бы, чтобеззащитнаяженщина
может так громко храпеть.
Мы так долго плутали попроселочнымдорогамитакмногопотратили
времени, чтобы доставить кровать в трактир или заехать ещекуда-то,чтоя
совсем выбился из сил иоченьобрадовался,когдамыувиделиЯрмут.Он
показался мне мокрым, как губка; мой взорохватилунылоепространствоза
рекой, и я недоумевал, в самом ли делеземлякруглая,какутверждалмой
учебник географии, раз одна ее часть может быть такойплоской.Впрочем,я
рассудил, что Ярмут, возможно, находится на одном из полюсов, чем все дело и
объясняется.
Когда мы подъехали к городу ближе и он представился нам ввидепрямой
линии, сливающейся с небом, я заметил Пегготи,чтокакой-нибудьхолмили
что-нибудь подобное могли бы его приукрасить, и было бы куда приятнее,если
бы земля резче отделялась от моря, а город и море небылитакперемешаны,
как сухари с водой *. Но Пегготи заявила более энергически, чем обычно,что
надо принимать вещи, как они есть, и она-де очень гордится своим - прозвищем
"Ярмутская копченая селедка".
Когда мы въехали в улицу (вид ее показался мне оченьстранным),когда
на нас пахнуло запахом рыбы, дегтя, паклиисмолыимыувидалиснующих
моряковиповозки,громыхающиепокамням,япочувствовал,чтобыл
несправедлив к этому деловому городку, и сказалобэтомПегготи,которую
очень порадовало мое восхищение, и она заявила, будто всемхорошоизвестно
(должно быть, тем, кому повезло родиться "копчеными селедками"), чтоЯрмут,
в общем, - лучшее место на белом свете.