Мисс Мэрдстон любезно вызвалась проводить меня до повозки иподороге
выразила надежду, что я раскаюсь и избегну плохого конца; затем явзобрался
в повозку, и лошадь лениво тронулась в путь.
ГЛАВА V
Меня отсылают из родного дома
Мы проехали, быть может, около полумили, и мойносовойплатокпромок
насквозь, когда возчик вдруг остановил лошадь.
Выглянув, чтобы узнать причину остановки, я, к изумлению своему, увидел
Пегготи, которая выбежала из-за живой изгороди и уже карабкалась вповозку.
Она обхватила меня обеими руками и с такой силой прижала ксвоемукорсету,
что очень больно придавила мне нос, хотяязаметилэтогораздопозднее,
обнаружив, какимонсталчувствительным.Ниединогослованесказала
Пегготи. Освободив одну руку, она погрузила ее по локоть в карман и извлекла
оттуда несколько бумажных мешочков с пирожными, которыерассовалапомоим
карманам, а также и кошелек, который сунула мне в руку, но ни единогослова
не сказала она. Еще раз, в последний раз обхватив меняобеимируками,она
вылезлаизповозкиипобежалапрочь;ияубеждентеперь,ивсегда
придерживался такого мнения, что у нее неосталосьниоднойпуговицына
платье. Одну из тех, что отлетели, я подобрал и долго хранилкакпамятьо
ней.
Возчик посмотрел на меня, словно спрашивая, вернется ли она. Япокачал
головой и сказал, что вряд ли.
- Ну, так пошла! - обратился возчик к своей ленивой лошади, и та пошла.
Выплакав все свои слезы, я стал подумывать, стоит ли плакатьеще,тем
более что,насколькоямогприпомнить,ниРодрикРэндом,никапитан
королевского британскогофлота,попаввтяжелоеположение,никогдане
плакали. Возчик, видя, что я утвердился в этом решении, предложил расстелить
мой носовой платочек на спине лошади, чтобыонпросох.Япоблагодарили
согласился, и каким маленьким показался он тогда!
Теперь я мог на досуге рассмотреть кошелек. Это был кошелек изтолстой
кожи, с застежкой, а в нем лежали три блестящих шиллинга,которыеПегготи,
очевидно, начистила мелом для вящего моего удовольствия. Но в этомкошельке
была еще большая драгоценность: двеполукроны,завернутыевбумажку,на
которой было написано рукою моей матери: "Для Дэви. С любовью". Япришелв
такое волнение, что спросил возчика,небудетлионтаклюбезенине
достанет ли мой носовой платок, но он сказал, чтолучшемнеобойтисьбез
него, и я решил, что, пожалуй, это так; поэтомуявытерглазарукавоми
перестал плакать.
Да, перестал; впрочем, после недавних потрясений,явсеещеизредка
громко всхлипывал. Мы протрусили рысцой еще некотороевремя,ияспросил
возчика, будет ли он везти меня всю дорогу.
- Всю дорогу куда? - осведомился возчик.
- Туда! - сказал я.
- Куда туда? - спросил возчик.
- Куда туда? - спросил возчик.
- Туда, недалеко от Лондона, - объяснил я.
- Да ведь эта лошадь, - тут возчик дернул вожжой,чтобыуказатьмне,
какая именно, - эта лошадь свалится, как околевшаясвинья,раньшечеммы
проедем полпути.
- Значит, вы едете только до Ярмута? - спросил я.
- Правильно, - сказал возчик. - А там я вас доставлю к почтовой карете,
а почтовая карета доставит вас туда... куда понадобится...
Так как для возчика (звали его мистер Баркис) это была длинная речь - я
уже заметилводнойизпредшествующихглав,чтоонбылтемперамента
флегматического иотнюдьнесловоохотлив,-япредложилему,взнак
внимания, пирожное, которое он проглотил целиком, точь-в-точькакслон,и
его широкая физиономия осталась такойженевозмутимой,какоюбылабыв
подобных обстоятельствах физиономия слона.
- Это она их делала? - спросил мистер Баркис, ссутулившийся напередке
повозки и упершийся локтями в колени.
- Вы говорите о Пегготи, сэр?
- Вот-вот. О ней, - сказал мистер Баркис.
- Да, она делает всякие пирожные и все для нас готовит.
- Да ну? - вымолвил мистер Баркис.
Он выпятил губы так, будто собирался свистнуть, однако не свистнул.Он
сидел и смотрел наушилошади,словноувиделтамчто-тодосейпоры
невиданное; так сидел он довольно долго. Затем он спросил:
- А любимчиков нет?
- Вы говорите о блинчиках, мистер Баркис? - Я решил, чтооннепрочь
закусить и явно намекает на это лакомство.
- Любимчиков, - повторил мистер Баркис. - Она ни с кем не гуляет?
- Кто? Пегготи?
- Да. Она.
- О нет! У нее никогда не было никаких любимчиков.
- Вот оно как! - сказал мистер Баркис.
Снова он выпятил губы так, как будто собиралсясвистнутьисноване
свистнул, но по-прежнему смотрел на уши лошади.
- Так, значит, она, - сказал мистер Баркис последолгогораздумья,-
так, значит,онаделаетвсеэтияблочныепирогиистряпаетвсечто
полагается?
Я отвечал, что так оно и есть.
- Ну, так вот что я вам скажу, -началмистерБаркис.-Может,вы
будете ей писать?
- Я непременно ей напишу, - ответил я.
- Так. Ну, так вот, - сказал он, медленно переводя взгляднаменя.-
Если вы будете ей писать, может не забудете сказать,чтоБаркисоченьне
прочь, а?
- Что Баркис очень не прочь, - наивно повторил я. - И этовсе,чтоя
должен передать?
- Да-а... - раздумчиво сказал он. - Да-а-а... Баркис очень не прочь.
- Но вы завтра же вернетесь в Бландерстон, мистер Баркис, - сказал яи
запнулся, вспомнив о том, что я тогдабудуужеоченьдалеко,-исами
сможете передать это гораздо лучше, чем я.