- А я и не знал, чтоэтокотлеты!Да
ведь котлета как раз и нужна, чтобы это пиво неимелодурныхпоследствий!
Вот удача!
Одной рукой он взял за косточку котлету, а другой картофелинуиуплел
их с большим аппетитом, к величайшему моемуудовольствию.Послеэтогоон
взял еще одну котлету и еще одну картофелину, апотомещекотлетуиеще
картофелину. Покончив с ними, он принес пудинг и, поставив его передомной,
как будто призадумался и несколько минут предавался размышлениям.
- Ну, как пирог? - спросил он, очнувшись.
- Это пудинг, - возразил я.
- Пудинг! - воскликнул он. - Ах, боже мой, и в самом деле.Как?-Он
придвинулся ближе. - Неужели вы хотите сказать, что это слоеный пудинг?
- Да, совершенно верно.
- Слоеный пудинг! - повторил он, беря столовую ложку. - Да ведь это мой
любимыйпудинг!Вотудача!Ану-ка,малыш,посмотрим,комубольше
достанется.
Ему,несомненно,досталосьбольше.Несколькоразонумолялменя
приналечь и выйти победителем, но так велика была разница между его столовой
ложкой и моей чайной, его быстротой и моей, егоаппетитомимоим,чтоя
после первого же глотка остался далекопозадиинеимелникакихшансов
догнать его. Мне кажется, я не видывал человека, который так наслаждалсябы
пудингом; а когда с пудингом было покончено, он все еще посмеивался,словно
продолжал наслаждаться.
Вот тогда-то, убедившись в его дружелюбии и общительности, я и попросил
у него перо, чернила и лист бумаги, чтобы написатьПегготи.Оннетолько
принес все это немедленно, но и был так внимателен, чтосмотрелчерезмое
плечо, пока я писал. Когда я закончил письмо, он спросил меня, в какую школу
я еду.
Я отвечал: "Недалеко от Лондона" - это было все, что я знал.
- Ах, боже мой! - воскликнул он, впадая в уныние. - Вот жалость-то!
- Почему? - спросил я его.
- О господи! - сказал он, покачивая головой. - Это та самая школа,где
мальчику сломали ребра... два ребра... Маленькомумальчику.Ядумаю,ему
было... позвольте-ка, вам примерно сколько лет?
Я отвечал, что мне пошел девятый год.
- Как раз ровесник ему, - сказал он. - Ему быловосемьлетивосемь
месяцев, когда сломали второе и покончили с ним.
Я не мог скрыть ниотсамогосебя,ниотлакея,чтоэтовесьма
неприятное совпадение, иосведомился,какэтослучилось.Егоответне
улучшил моего расположения духа, ибо состоялиздвухмрачныхслов:"Его
секли".
Звук рожка во дворе раздался как раз вовремя,чтобыотвлечьменяот
моих мыслей, я встал и с чувством гордости и смущения от того,чтоуменя
есть кошелек (который я достал из кармана), нерешительно осведомился,нужно
ли за что-нибудь платить.
- За лист почтовой бумаги, - ответил лакей.
- Вы покупаликогда-нибудь
лист почтовой бумаги? Я не мог припомнить такого случая.
- Он стоит дорого из-за налогов, - поясниллакей.-Трипенса.Вот
какими налогами нас обкладывают в этойстране.Большеничегоплатитьне
надо, разве что лакею. О чернилах нечего говорить. На этом теряю я.
-Скажите,пожалуйста,асколькобывы...сколькоя...сколько
следовало бы мне... какую сумму полагаетсязаплатитьлакею?-краснеяи
заикаясь, осведомился я.
- Не будь у меня семьи и не заболей эта семья ветряной оспой, -сказал
лакей, - я не взял бы и шести пенсов. Еслибыянесодержалпрестарелой
мамаши и хорошенькой сестры, - тут лакей пришел в крайнее волнение, -яне
взял бы и фартинга. Если бы я служил на хорошем месте и сомнойобращались
здесь по-хорошему, я попросил бы сам принять отменякакую-нибудьмелочь,
вместо того чтобы брать чаевые. Но я питаюсь объедками и сплюнамешкахс
углем...--
Тут лакей залился слезами.
Я был очень огорчен его невзгодами и почувствовал, что дать ему меньше,
чем девять пенсов, было бы поистине жестоко и бессердечно. Поэтому явручил
ему один из моих блестящих шиллингов, который онпринялоченьсмиреннои
почтительно и немедленно вслед за этимподбросилмонетубольшимпальцем,
чтобы убедиться в ее полноценности.
Когда мне помогли взобраться назаднеесидениенакрышекареты,я
пришел в некоторое замешательство, обнаружив, что менязаподозриливтом,
будто я съел весь обед без всякойпостороннейпомощи.Узналяобэтом,
услышав, как леди, высунувшись из окна, сказала кондуктору: "Последи за этим
ребенком, Джордж, как бы он не лопнул!" Кроме того, я заметил, что служанки,
работавшие в доме, вышли, чтобы похихикать и поглазеть на меня как наюного
феномена. Мой несчастный друг, лакей, который уже совсем пришел всебя,не
проявляя ни малейших признаков смущения, дивился вместе совсеми.Еслибы
могли возникнуть у меня какие-нибудь сомнения на его счет, онидолжныбыли
возникнуть именно тогда, но я склонен думать,чтоблагодаряпростодушному
доверию ребенка и присущему детям уважению к старшим (качества,которые,к
сожалению, у иных детей слишком рано уступают местожитейскоймудрости)у
меня даже в ту минуту не мелькнуло никаких серьезных подозрений.
Признаюсь,мнебылосовсемнесладко,когдая,отнюдьтогоне
заслуживая, стал мишенью шуток, которымиобменивалиськучерикондуктор,
утверждая, что карета оседает на задние колеса, - поскольку я сижу сзади,-
и что куда правильнее было бы, если бы я путешествовал в фургоне.Вестьоб
обжорстве, в котором меня заподозрили, разнеслась среди наружных пассажиров,
и они также стали подсмеиваться надо мной, осведомлялись, будутлиплатить
за меня в школу вдвойне или втройне, заключен ли особый договор,илижея
поступаю на обычных условиях, и задавали другие подобного родавопросы.Но
вот что было хуже всего: я знал, что, когда представится случай, мнестыдно
будет есть, и после весьма легкого обеда я обречен страдатьотголодавсю
ночь, так как второпях оставилсвоипирожныевгостинице.