От этих
и сотни других подобных мыслей меня бросило в жар, и голова начала кружиться
от страха и тоски. Лихорадка моя была в самом разгаре, когда вошелкакой-то
человек и шепотом заговорил с клерком, который наклонилвесыиподтолкнул
меня к нему, словно я был взвешен, куплен, выдан и оплачен.
Когда я выходил из конторы, держась за руку этогоновогознакомца,я
украдкой посмотрел на него. Это был худощавый, бледныймолодойчеловексо
впалымищекамииподбородком,почтитакимжечерным,какумистера
Мэрдстона; но на этом сходство и заканчивалось, таккакщекионбрил,а
волосы у него были не глянцевитые, а сухие и рыжеватые. Нанембылчерный
костюм, также сухойипорыжевший,причемрукаваибрюкибылислишком
коротки, а белый шейный платок не очень чист. Я не предполагал тогда - даи
теперь не предполагаю, - что, кромеэтогоплатка,онненосилникакого
белья, но только один платок и был виден.
- Вы новый ученик? - спросил он.
- Да, сэр, - сказал я.
Я полагал, что это так. Точно я не знал.
- Я один из учителей Сэлем-Хауса, - сказал он.
Я отвесил ему поклон и почувствовал благоговейный страх. Мнебылотак
неловко сообщать ученому мужу и наставнику из Сэлем-Хауса о такихпустяках,
как мой сундучок, что мы уже вышли со двора и прошлинекотороерасстояние,
прежде чем я собрался с духом и о нем упомянул. Когда я смиренно заикнулся о
том, что впоследствии опможетмнепригодиться,мыповернулиназад,и
учитель сказал клерку, что возчик получил приказ заехать за ним в полдень.
- Простите, сэр, это далеко отсюда? - спросил я, когда мы сновапрошли
примерно тот же путь.
- Близ Блекхита*, - ответил он.
- А это далеко, сэр? - робко осведомился я.
- Порядочно, - сказал он. - Мы поедем в почтовой карете. Примерно шесть
миль.
Я так ослабел и устал, что перспектива продержаться еще шесть миль была
мне не по силам. Набравшись храбрости,ясказал,чтосовчерашнегодня
ничего не ел и что я буду ему очень признателен, если он позволит мне купить
чего-нибудь съестного. Он какбудтоудивился(якаксейчасвижу-он
остановился и посмотрел на меня) и, подумав, сказал,чтонамерензайтик
одной пожилой особе неподалеку, и лучше всего, если я куплю себехлебаили
чего-нибудь другого по собственному выбору, только бы это былополезнодля
здоровья, и позавтракаю у нее в доме, где мы можем достать молока.
Итак, мы заглянули в окно булочной, ипослетогокакясделалряд
предложений, намереваясь закупить все, что было здесь вредного дляжелудка,
а он отверг их одно за другим, мы остановили наш выбор на аппетитномхлебце
из непросеянной муки, которыйстоилмнетрипенса.Потоммыкупилив
бакалейной лавке яйцо и кусок копченой грудинки, после чего у меня, по моему
мнению, осталось еще немало сдачи со второго изблестящихшиллингов,ия
пришел к заключению, что в Лондоне жизнь очень дешева.
- Порядочно, - сказал он. - Мы поедем в почтовой карете. Примерно шесть
миль.
Я так ослабел и устал, что перспектива продержаться еще шесть миль была
мне не по силам. Набравшись храбрости,ясказал,чтосовчерашнегодня
ничего не ел и что я буду ему очень признателен, если он позволит мне купить
чего-нибудь съестного. Он какбудтоудивился(якаксейчасвижу-он
остановился и посмотрел на меня) и, подумав, сказал,чтонамерензайтик
одной пожилой особе неподалеку, и лучше всего, если я куплю себехлебаили
чего-нибудь другого по собственному выбору, только бы это былополезнодля
здоровья, и позавтракаю у нее в доме, где мы можем достать молока.
Итак, мы заглянули в окно булочной, ипослетогокакясделалряд
предложений, намереваясь закупить все, что было здесь вредного дляжелудка,
а он отверг их одно за другим, мы остановили наш выбор на аппетитномхлебце
из непросеянной муки, которыйстоилмнетрипенса.Потоммыкупилив
бакалейной лавке яйцо и кусок копченой грудинки, после чего у меня, по моему
мнению, осталось еще немало сдачи со второго изблестящихшиллингов,ия
пришел к заключению, что в Лондоне жизнь очень дешева. Закупив провизию,мы
продолжали путь среди оглушительного шумаигрохота,отчегоусталаямоя
головасовсемпомутилась,прошлипомосту,который,несомненно,был
Лондонским мостом (кажется, учитель так мне и сказал, но я почти что спал на
ходу), и подошли к жилищу пожилой особы; это был одинизнесколькихдомов
для призрения бедных, о чем я догадался по их виду и по надписи на камне над
воротами, гласившей, что они построены для двадцати пяти бедных женщин.
УчительизСэлем-Хаусаприподнялщеколдуоднойизмногочисленных
маленьких черных дверей, похожих одна на другую, - подле каждойдверибыло
оконце с частым переплетом и такое же оконце с частым переплетом наверху,-
и мы вошли в маленький домик одной из этих бедных старух, котораяраздувала
огонь в камельке, чтобы вскипятить воду вкастрюльке.Привидевошедшего
учителя старуха положила раздувальные мехи наколени,имнепослышалось,
будто она сказала что-то вроде: "Мой Чарли!" - но, видя, что явхожувслед
за ним, она встала, потирая руки, и всмущениисделаланечтопохожеена
реверанс.
- Скажите, не можете ливыприготовитьзавтракдляэтогомолодого
джентльмена? - спросил учитель из Сэлем-Хауса.
- Завтрак? - повторила старуха. - Да, конечно, могу!
- Как себя чувствуетсегоднямиссисФиббетсон?-спросилучитель,
взглянув на другую старуху, которая сидела в большом кресле перед каминоми
чрезвычайно походила на узел с тряпьем, я и по сей деньблагодаренсудьбе,
что не уселся на нее по ошибке.
- Ох, ей неможется, - ответила первая старуха. - Сегодня унееплохой
день. Право же, если бы огонь в камине случайно угас, она тоже угаслабыи
уже не вернулась к жизни.
Они оба посмотрели на нее, и вслед за ними взглянул и я.