Сэлем-Хаус, квадратное кирпичное здание с флигелями, казалсяпустыми
необитаемым.Вокругбылатакаятишина,чтоявысказалмистеруМеллу
предположение, не ушли ливсемальчики,ноегокакбудтоудивиломое
неведение, что теперь каникулы, что все ученики разъехалисьподомам,что
мистер Крикл, владелец пансиона, уехал на морское побережье вместе смиссис
и мисс Крикл и что меняприслаливовремяканикулвнаказаниезамои
прегрешения. Все это он объяснил мне, пока мы шли.
Классная комната, куда он меня привел, мне показаласьсамымунылыми
заброшенным местом, какое мне когда-либо приходилось видеть.Явижуееи
сейчас. Длинная комната с тремя длинными рядамипюпитровишестьюрядами
скамеек, стены ощетинились гвоздями для шляп и грифельных досок. Нагрязном
полу обрывки старыхтетрадейдлячистописанияисочинений.Домикидля
шелковичных червей, сделанные из того же материала,разбросаныпопартам.
Две несчастные белые мышки, покинутые своим хозяином, бегают вверх и вниз по
старому замку из картона и проволоки и заглядывают красными глазками вовсе
уголки в поисках чего-нибудь съестного. Птицавклетке,котораянемногим
больше, чем она сама, горестно мечется, то вспрыгивая насвоюжердочкуна
высоте двух дюймов, то соскакивая с нее, но она не поетинечирикает.В
комнатекакой-тостранный,нездоровыйзапах,какбудтопахнетпрелой
одеждой, залежавшимися яблоками и книжной плесенью. Столько здесь чернильных
пятен, словно с первого дня постройки комната оставалась без крыши, а небеса
во все времена года поливали ее чернилами,вместотогочтобыниспосылать
дождь, снег, град или ветер.
Когда мистер Мелл понес наверх своибашмаки,которыеуженевозможно
было починить, и оставил меня одного, я стал осторожно пробираться в дальний
конец комнаты, разглядывая все, что попадалось мне на пути. И вдруг я увидел
лежавшийнапартекартонныйплакатскрасивовыведеннымисловами:
"Осторожно! Кусается!"
Уже через секунду яочутилсянапюпитре,решив,чтогде-товнизу
прячется громадная собака. С тревогой я озирался по сторонам, но ее нигде не
было видно. Я все еще занимался этими поисками, когда вернулся мистер Мелл и
спросил меня, что я тут делаю.
- Простите, сэр, но... я... с вашего разрешения я ищу собаку, -сказал
я.
- Собаку? - переспросил он. - Какую собаку?
- Разве это не собака, сэр?
- Кто? Какая собака?
- Которой нужно остерегаться? Которая кусается?
- Нет, Копперфилд, это не собака. Это мальчик, -внушительнопроизнес
он. - Я получил распоряжение, Копперфилд, повесить этот плакат вам на спину.
Сожалею, что приходится так поступать с вами с первого же дня, ноядолжен
это сделать.
С этими словами он снял меня с пюпитра и привязал кмоимплечам,как
ранец, приспособленный для этой цели плакат.
И с той поры, куда бы я ни шел,
я имел удовольствие носить его.
Сколько я выстрадал из-за этого плаката,немыслимосебепредставить.
Видел ли кто-нибудь меня или нет, все равно мневсегдачудилось,чтоего
читают.Янечувствовалникакогооблегчения,когдаоборачивалсяи
обнаруживал, что никогонет:кудабыяниповернулся,всеравномне
мерещилось, что за моей спиной кто-то стоит. Жестокий человексдеревяшкой
усугублял мои страдания. Он был облечен властью, и стоило ему увидеть, что я
прислонился к стене, к дереву или к дому,каконужеоралоглушительным
голосом из дверей своей сторожки:
- Эй, вы, сэр! Вы, Копперфилд! Носите этот ярлык так, чтобывсембыло
видно, а не то я на вас пожалуюсь!
Площадкой дляигрслужилпустынный,усыпанныйгравиемдвор,куда
выходили все задние окна дома и служб:иязнал,чтослугичитаютмой
плакат, и мясник читает, ибулочникчитает.Корочеговоря,каждый,кто
приходил или уходил из дома утром, в часы, когда мне былоприказаногулять
во дворе,читал,чтоменянужноостерегаться,потомучтоякусаюсь.
Припоминаю, что я положительно началбоятьсясамогосебя,словноябыл
бешеный мальчик, который и в самом деле кусается.
Выходила на эту площадку одна старая дверь, накоторойученикиимели
обыкновение вырезывать свои имена. Она была сплошь покрыта такими надписями.
Страшась окончания каникул и возвращения учеников,янемогпрочестьни
одного имени, не задав себе вопроса, каким тоном и с каким выражениембудет
он читать: "Осторожно! Кусается!" Был тут один ученик, некий Стирфорт, - его
имя было вырезано особенно глубоко и встречалось особенно часто, -который,
по моим предположениям, зычно прочитаетплакат,апотомдернетменяза
волосы. Был другой мальчик, некий Томми Трэдлс,который,какяопасался,
будет потешаться над этой надписью и сделает вид, будто ужасно менябоится.
Был еще третий, Джордж Демпл, который, чудилосьмне,станетгнусавитьее
нараспев. Я, маленькое запуганное создание, разглядывалэтудверьдотех
пор, пока мне не начинало мерещиться, что обладатели всехэтихимен-по
словам мистера Мелла, их было тогда в пансионесорокпятьчеловек-при
всеобщем одобрении изгоняют меня из своей среды и орут, каждый на свойлад:
"Осторожно! Кусается! "
Так же обстояло дело и с партами. Такжеобстоялоделоисрядами
покинутых кроватей, на которые я посматривал, когда проходил мимо иложился
в свою кровать. Помню, ночь за ночью мне снилось, чтоясновасматерью,
такою, какой бывала она прежде, илиедугоститькмистеруПегготи,или
путешествую на крыше почтовой каретыивновьобедаюсмоимзлополучным
приятелем лакеем, и всякий раз окружающие вскрикивают и с испугом смотрят на
меня, когда на мою беду обнаруживают, что на мне нетничего,кроменочной
рубашонки и этого плаката.