Он зверскикривит
рот, разлиновывая тетрадь, но вот он искоса поглядывает нанас,амывсе
склоняемся над учебниками и дрожим. Еще секунда - имысновавпиваемсяв
негоглазами.Злосчастныйпреступник,сделавшийошибкувупражнении,
приближается к нему по его команде. Преступник, заикаясь, бормочет что-тов
свою защиту и уверяет, чтозавтраисправится.МистерКрикл,преждечем
прибить его, издевается над ним, амысмеемся,несчастныесобачонки,мы
смеемся, бледные как полотно, и душа у нас уходит в пятки.
Снова сижу я за партой в летний, навевающий дремоту день. Слышугули
жужжание, словно вокруг меня не ученики,анавозныемухи.Смутноощущаю
тяжесть в желудке от застывшего говяжьего жира (обедали мы часа дваназад),
и голова у меня налита свинцом. Я отдал бы весь мир за то, чтобы поспать.Я
сижу, не отрывая глаз от мистера Крикла, и моргаю, как сова, а когда дремота
на мигодолеваетменя,явсе-такивижу,будтосквозьтуман,какон
разлиновывает тетрадки... Но тут он подкрадывается ко мне сзади ипобуждает
увидеть его ясней, оставляя у меня на спине багровую полосу.
А вот я на площадке для игр, и снова передмоимиглазамимаячитон,
хотя я его не вижу. Окно неподалеку, за которым, как мне известно, он сейчас
обедает, заменяет мне его, и янеспускаюглазсокна.Еслиеголицо
показывается за стеклом,намоемлицепоявляетсявыражениепокорноеи
умоляющее. Если он смотрит в окно, самый храбрый мальчуган(заисключением
Стирфорта), только что оравшийвовсегорло,умолкаетипогружаетсяв
раздумье. Однажды Трэдлс (самый злополучный мальчик в мире) нечаянноразбил
это окно мячом. Я и теперь содрогаюсь и с ужасом вижу, как этопроизошлои
как мяч угодил в священную голову мистера Крикла.
Бедняга Трэдлс! В костюмчике небесно-голубого цвета, такомузком,что
руки его и ноги походили на немецкие сосиски или на рулет с вареньем, он был
самым веселым и самым несчастнымизучеников.Онвсегдабылизлупцован
тростью: мне кажется, его лупцевали ежедневно в течение всегополугодия,-
за исключением только одного понедельника(втотпонедельникзанятийне
было), когда ему попало линейкой по обеим рукам, - и он все времясобирался
писать об этом своему дяде, но так и не написал. Опустив голову напартуи
посидев некоторое время, он слова приободрялся, начинал смеятьсяирисовал
на своей грифельной доске скелеты, хотя на глазах у него ещестоялислезы.
Сперва я недоумевал, какое утешение находит Трэдлс в рисованиискелетов,и
некоторое время взирал на него,какнасвоегородаотшельника,который
напоминает себе этими символами бренности отом,чтолупцовкапалкойне
может продолжаться вечно. Впрочем, вероятно, он ихрисовалпростопотому,
что это было легко и они не нуждались ни в какой отделке.
Он был оченьблагороден,этотТрэдлс,ипочиталсвященнымдолгом
учениковстоятьдругзадруга.
Заэтоемунеоднократноприходилось
расплачиваться, в частности - однажды, когда Стирфорт расхохотался в церкви,
а бидл *заподозрилТрэдлсаивывелеговон.Кактеперь,вижуего,
шествующего под стражей и сопровождаемого презрительными взглядами прихожан.
Он так и не выдал истинного виновника, хотяжестокопострадалзаэтона
следующий день и просидел в заключении так долго, что вышел оттудасцелым
кладбищем скелетов, кишма кишевших в его латинском словаре.Нонаградуон
получил. Стирфорт сказал, что он совсем не ябеда, и мы все сочлиэтислова
высшей похвалой. Что касается меня, то я готов был пойти на все,толькобы
заслужить такое отличие (хотя был гораздо моложе Трэдлсаиотнюдьнетак
смел, как он).
Стирфорт рука об руку с мисс Крикл идет в церковь впередивсехнас-
это зрелище было одно из самых знаменательных в моей жизни.Вмоихглазах
мисс Крикл не могла равняться красотою с малюткой Эмли иянебылвнее
влюблен (наэтоянеосмеливался);номнеонаказаласьзамечательно
миловидной леди, никем непревзойденнойвделикатностиобращения.Когда
Стирфорт в белых брюках нес ее зонтик, я гордился знакомством снимибыл
убежден, что она не может не обожать его всем сердцем. Мистер Шарп имистер
Мелл тоже были значительными особами, но Стирфорт затмевалих,каксолнце
затмевает звезды,
Стирфорт продолжал покровительствовать мне иоказалсяоченьполезным
другом,таккакниктонесмелзадеватьтого,когоонпочтилсвоим
расположением. Он не мог, - да и не пытался,-защититьменяотмистера
Крикла, обращавшегося со мнойвесьмасурово,нокогдатотбывалболее
жесток, чем обычно, Стирфорт говорил, что мне не хватает его смелости ичто
он, Стирфорт, ни в коем случае не потерпелбытакогообращения;этимон
хотел подбодрить меня, за что я был ему очень благодарен. Жестокость мистера
Крикла имела, впрочем, одно хорошее дляменяпоследствие-единственное,
насколько я могу припомнить. Он нашел, что мой плакат мешает ему, когдаон,
разгуливая позади моей парты, собирается огреть менятростьюпоспине,а
потому плакат скоро был снят, и больше я его не видел.
Благоприятный случайскрепилузыдружбымеждумнойиСтирфортом,
преисполнив меня гордостью и удовлетворением, хотяониповлекзасобой
некоторые неудобства. Однажды, когда он почтил меня беседой на площадкедля
игр, я, между прочим, сказал, что кто-то или что-то - теперь уженепомню,
что именно,-напоминаеткого-тоиличто-тов"ПерегринеПикле".Он
промолчал, но вечером, когда мы ложились спать, спросил, есть ли у меняэта
книга.
Я ответил, что нет, и рассказал, как я прочел ее,а(такжеидругие
книги, упомянутые мною выше.
- И ты помнишь их? - спросил Стирфорт.
- О да, - ответил я, - у меняхорошаяпамять,ияпомнюихочень
хорошо.