- О да, - ответил я, - у меняхорошаяпамять,ияпомнюихочень
хорошо.
- Так знаешь что, юный Копперфилд, ты будешь их мне рассказывать. Яне
могу сразу заснуть, а по утрам всегда просыпаюсь слишкомрано.Рассказывай
все книги по очереди, одну за другой. Это будет точь-в-точь, как в "Тысяче и
одной ночи".
Я почувствовал себя очень польщенным таким предложением,ивтотже
вечер мы приступили к делу. Какие опустошенияяпроизвелвпроизведениях
любимых мной писателей, пересказывая их по-своему, определить я не могуда,
признаться, и не хотел бы этого знать; но у меня была глубокаяверавто,
что я рассказывал, а рассказывал я, какмнекажется,своодушевлениеми
безыскусственно, и эти качества скрашивали многое.
Однако была и оборотная сторона медали: по вечерам менячастоклонило
ко сну или я бывал не в духе и не расположен рассказывать; втакихслучаях
это была нелегкая работа, но ее надо былоисполнять,ибо,разумеется,не
могло быть и речи о том,чтобывызватьразочарованиеилинеудовольствие
Стирфорта. И по утрам, когда, утомленный, я хотел бы поспать еще часок, было
нелегко просыпаться и, подобно султанше Шахразаде,вестидлинныйрассказ,
пока не раздастся звон колокола. Но Стирфорт был настойчив; и, посколькуон
в свою очередь объяснял мне арифметические задачи, примеры и вообще все, что
было для меня слишком трудно, я ничего не потерял при такой сделке. Впрочем,
надо отдать мне справедливость. Мною руководили не желание извлечь пользуи
не себялюбие, да и не страх перед Стирфортом. Я восхищался им, любил его,и
одно его одобрение являлось для меня достаточной наградой. Оно было такдля
меня драгоценно, что и теперь, когда я вспоминаю об этих пустяках, сердцеу
меня сжимается.
Стирфорт был ко мне внимателен; своевниманиеонпроявилпоодному
поводу весьма открытоипричинил,какяподозреваю,огорчениебедняге
Трэдлсу и остальным мальчикам. Обещанное письмо от Пегготи - какое этобыло
для меня утешение! - прибыло через несколько недель после начала занятий,а
с ним прибыли пирог,лежавший,каквгнезде,средиапельсинов,идве
бутылочки смородиновой настойки.Какповелевалмнедолг,ясложилэти
сокровища к ногам Стирфорта и просил ими распоряжаться.
- Вот что я скажу, юный Копперфилд, - заявил он, - вино надо сохранить,
ты будешь смачивать им горло, когда рассказываешь.
Я покраснел и, по скромности своей, просил его об этом не беспокоиться.
Но, по его словам, он давно заметил, что я иногда начинаю хрипеть -какон
выразился, у меня "скребет вглотке"-ипотомукаждуюкаплюнадлежит
употребить для упомянутойимцели.Итак,настойкабылазапертавего
сундучок, он собственноручно отливал ее в пузырек и давал мне глотнуть через
гусиное перо, просунутое в пробочку, когда, по его соображениям, януждался
в подкреплении. Иногда, дабы усилить ее действие,онбывалтакмил,что
выжимал в пузырек апельсинный сок, подбавлял имбирюилимятныхкапель.
И
хотя я не уверен, выигрывало ли на вкус питье от этих экспериментов иможно
ли было рекомендовать перед сном и рано утром такуюсмеськакцелительное
дляжелудкасредство,ноявыпивалегосблагодарностью,итакая
заботливость очень трогала меня.
Кажется, Перегрин занял у нас не один месяц и еще много месяцевдругие
произведения. Нашей затее, я уверен, не угрожал конец из-за недостатка книг,
а настойки хватило почти на все это время. Бедняга Трэдлс - когда я думаю об
этом мальчугане, мне почему-то всегда хочется смеяться,хотянаглазаху
меня слезы, - бедняга Трэдлс играл роль хора: он делал вид,будтокорчится
от смеха в комических местах повествования и трясется от страха, когдаречь
идет о волнующих событиях. Но очень часто это было мне помехой. Помню, чтобы
нас рассмешить, онстучалзубамиприкаждомупоминанииобальгвазиле,
участвовавшем в приключениях Жиль Блаза, а однажды этотзлосчастныйшутник
так шумно изобразил приступ ужаса, когда Жиль Блаз встретилсявМадридес
главарем шайки разбойников, что его услышалбродившийпокоридорумистер
Крикл, который и высек нарушителя порядка в спальне.
Все, что было в моей душе романтическогоимечтательного,укрепилось
благодаря этим рассказам в темноте, и вэтомотношениинашазатеямогла
причинить мне вред. Но менявоодушевлялотообстоятельство,чтовмоем
дортуаре ко мне относились как к своеобразной игрушке, а мой дар рассказчика
приобрел в пансионе широкую известность и привлек ко мневнимание,хотяя
был самым юным учеником. В школах, где царит неприкрытая жестокость, вряд ли
могут обучать хорошо, даже безотносительно к тому,стоитливоглавеих
тупица или человек знающий. Мне кажется, ученики моего пансиона были также
невежественны, как любые другиешколяры;ихслишкоммногозапугивалии
колотили, чтобы учение пошло впрок, и они могли добиться успехов небольше,
чем тот, кто, живя среди постоянных мучений, терзаний иневзгод,старается
добиться преуспеяния в жизни. Но мое детское тщеславиеипомощьСтирфорта
все-такипобуждалименятрудиться,ихотяэтонеизбавляломеняот
наказания, тем не менее я представлял собою исключение средиучеников,так
как настойчиво подбирал крохи школьной премудрости.
Большею помощь мне оказал мистер Мелл, питавший ко мне слабость, очем
я вспоминаю с благодарностью. Мне всегда было тяжеловидеть,какСтирфорт
старается унизить его, не упуская случая оскорбить его чувства илиподбить,
на это других. Долгое время это мучило меня еще и потому, чтоСтирфорт,от
которого я не мог скрыть тайну точно так же, как не мог утаить от него пирог
или какой-нибудь другой осязаемый предмет, - Стирфорт очень скороузналот
меня о двух старухах, к которым водил меня мистер Мелл; и я всегда опасался,
как бы он не разболтал об этом и не начал его допекать.
Когда я завтракал в то первое утро и заснул под сенью павлиньихперьев
иподзвукифлейты,никтоизнас,яуверен,недумаловозможных
последствиях посещения богадельни столь незначительной, какя,особой.